Вадим Кожинов - Русь богатырская. Героический век

Великий князь Владимир избирает религию. Художник И. Эггинк, 1822 г.

Многие сегодня «критикуют» — или даже проклинают — новейшую историю России за такого рода стремительные и тотальные «перевороты», но, как видим, уже тысячелетие назад совершилось, в сущности, нечто подобное. И, повторюсь, в этом выразилось своеобразие страны, которое бессмысленно однозначно оценивать — будь то положительные или отрицательные оценки. В своеобразии неизбежно коренятся как поражения, так и — в равной мере — победы Руси-России…

Принятие Православия было, конечно, исключительно существенным судьбоносным событием, о значении которого невозможно сказать сколько-нибудь кратко, — для его понимания необходимо осмыслить всю последующую историю Отечества. Напомню только одну сторону дела — приобщение к христианской культуре. Владимир, сообщает летопись, «посылал… собирать у лучших людей детей и отдавать их в обучение книжное». И всего через полвека русский священник Иларион, ставший позднее митрополитом Киевским, создаст «Слово о Законе и Благодати» — древнейшее из дошедших до нас творение отечественной письменности, и вместе с тем творение, отмеченное, — как ныне общепризнано, — гениальностью. Но это уже следующая, иная эпоха истории Руси.

Речь пойдет о правителе, которого исключительно высоко ценили в Древней Руси, о чем свидетельствует уже хотя бы само определение «Мудрый», — притом Ярослав был единственным государственным деятелем, удостоенным такого эпитета. Наиболее выдающийся внук Ярослава, Владимир Мономах, родившийся за год до кончины деда, в старости начал свое автобиографическое сочинение признанием, что он горд «дедом своим Ярославом, благословенным, славным».

Крещение Владимира. Фреска В. Васнецова

Однако историки XIX–XX веков явно недооценивали Ярослава: достаточно, полагаю, сказать о том, что нет ни одного сколько-нибудь подробного исследования его жизни и деятельности. А в наше время весьма широко распространяется очерняющая Ярослава Мудрого «концепция», которую трудно определить иначе, чем злостно клеветническая… Но к этому мы еще обратимся.

Согласно новейшему исследованию А. Н. Ужанкова [124] Ужанков А. Н. Когда и где было прочитано Иларионом «Слово о Законе и Благодати» // Герменевтика древнерусской литературы. Сб. 7. Ч. 1. М., 1994. С. 75–106. почти 960 лет назад, 25 марта 1038 года, под сводами церкви Святого Благовещенья, воздвигнутой незадолго до того на монументальных Золотых воротах Киева, будущий митрополит Иларион произнес свое «Слово о Законе и Благодати», в котором, в частности, содержалась и возвышенная хвала деятельности Ярослава, правившего к тому времени в Киеве уже около двух десятилетий (а до его кончины — 20 февраля 1054 года — оставалось тогда около шестнадцати лет). Обращаясь к его покойному отцу Владимиру Святославичу, Крестителю Руси, митрополит Иларион так говорил о Ярославе:

Вдумываясь в эти древнерусские речения (они на полтора столетия старше «Слова о полку Игореве»), понимаешь, что деятельность Ярослава имела в глазах его великого и прозорливого современника завершающий , упорядочивающий, гармонизирующий смысл. Между тем русская история, увы, не богата правителями и вообще деятелями, о которых уместно с полным основанием сказать нечто подобное. И, более того, деятелей этого склада как-то не очень уж выделяли и ценили; гораздо больше внимания привлекали разного рода реформаторы или даже прямые разрушители. Этим, в частности, объясняется отсутствие книг или хотя бы пространных статей о Ярославе Мудром.

Ярослав Владимирович Мудрый. Реконструкция

Иларион «сообщал» также Владимиру о его преемнике Ярославе, что тот

Но Ярослав Мудрый оставил после себя не только величественный и могучий Киев, превосходивший все тогдашние города Западной Евразии, кроме Константинополя и еще, может быть, Кордовы (в принадлежавшей в то время арабам части Испании). Именно Ярослав окончательно утвердил государственное пространство Руси.

Основанные им города — Ярославль на северной Волге и другой, «галицкий», Ярославль (позднее — Ярослав) на притоке верхней Вислы реке Сан, вблизи Карпат (ныне принадлежащий Польше), а также Юрьев, нареченный во имя небесного покровителя Ярослава святого Георгия-Юрия, в северной Прибалтике (ныне — эстонский Тарту), и еще один Юрьев на южном притоке Днепра, реке Рось, — выразительно обрамляют громадное пространство Ярославовой Руси. Впрочем, эти города, за исключением галицкого Ярославля, не очерчивали действительных тогдашних границ: Русь к концу правления Ярослава простиралась от Белого до Черного моря и — с запада на восток — от Балтики и бассейна Вислы до Печоры и Камы.

При этом необходимо подчеркнуть, что, устанавливая власть Киева над этим пространством, Ярослав отнюдь не сокрушал и не подавлял какие-либо другие, чужие государственные образования; напротив, к концу его правления были утверждены вполне благоприятные отношения со всеми имевшимися к началу Ярославовой эпохи соседними государствами — Булгарией (Волжской), Швецией, Польшей, Чехией, Венгрией, Византией; наладились и прочные дипломатические связи с более дальним «зарубежьем» — Норвегией, Англией, Данией, Германией. Что же касается тех многочисленных, но не имевших даже зачатков собственной государственности финно-угорских и тюркских племен, которые жили в границах Ярославовой Руси, они — что показано, например, в сравнительно недавнем исследовании весьма добросовестного историка М. Б. Свердлова «Генеалогия в изучении класса феодалов на Руси XI–XIII вв.» [126] См.: Вспомогательные исторические дисциплины, вып. XI. Л., 1979. С. 222–237. , были всецело равноправными участниками государственного строительства Руси (так, финские и тюркские имена очень широко представлены, наряду со славянскими, в высшем слое носителей власти при Ярославе и позже).