Андрей Манчук - Кровь Донбасса

Фанатская кричалка, азартно подхваченная политиками и обывателями, не просто укрепляет антисоциальный режим Януковича — который рассчитывает мобилизовать с ее помощью жителей «своей» части разделенной на Восток и Запад страны. Ее популярность свидетельствует о том, что национал-либеральная буржуазия, желающая представить себя альтернативой этому режиму, на самом деле намерена все так же делить нас по регионально-культурному признаку— чтобы обеспечить стабильность социального угнетения жителей Донецка и Киева, которых сталкивают между собой лбами эти лукавые и постыдные лозунги. Хотя грабительские «реформы» последних десятилетий одинаковым образом бьют по трудящимся людям во всех городах и весях.

Пора понять — на нашей шее сидят паразиты из разных регионов нашей страны, объединенные общим классовым интересом. И благодарить за это можно только самих себя.

Liva.com.ua, сентябрь 2011 г.

Суеверные люди ждут в 2012 году конец света. Хороший повод посмеяться и пошутить за новогодним столом — но не следует забывать: эти социально-психологические настроения, отраженные в блокбастерах на апокалиптическую тему, указывают на глубокую общественную нестабильность, которая является следствием мирового кризиса.

В каком-то смысле эти страхи имеют реальную основу — ведь события последних лет действительно предвещают конец привычного нам миропорядка. Внимая байкам о мистических знамениях и древних пророчествах майя, жители глобализованного мира думают о вполне обыденных и совершенно реалистичных вещах— об угрозе дефолта и экономическом крахе, об инфляции и увольнениях, о сокращении пособий и увеличении пенсионного возраста, о долгах, ценах и о том, что ожидает их завтра.

Радужные представления о потребительском будущем, построенном на дешевых кредитах, которые еще несколько лет назад придавали смысл жизни многим миллионам людей, сменяются паническим страхом перед завтрашним днем. Это настоящий конец света — в том смысле, что речь идет о конце эпохи неолиберализма, который был торжественно провозглашен завершающей стадией истории человечества. Нам годами внушали, что мир может быть только таким — и вот этот мир распадается на наших глазах, и вопрос о том, что будет после него, заботит теперь не только патентованных левых, но и те самые массы, интересы которых они всегда надеялись выражать.

Революционные выступления прошедшего 2011 года были попыткой ответа на этот вопрос. Волна масштабных социальных протестов, которая прокатилась по всему миру, начавшись с январских бунтов в Тунисе и Египте, по существу, явилась политическим выражением мирового экономического кризиса. Стагнация и коллапс глобальной экономики спровоцировали глубокий кризис существующих социально-политических институтов и самой неолиберальной идеологии — то есть надстроечных форм экономического базиса капитализма.

Кризис не просто подорвал догматическую веру в эффективность неолиберальных экономических схем. Он наглядно демонстрирует, что существующая политическая система всецело ориентирована на обслуживание и поддержку неолиберальной экономики в интересах социальных элит— ради их обогащения и господства над остальными слоями общества. А представители разных политических сил одинаково выражают этот общий интерес правящего класса, который в корне противоречит интересам общественного большинства. Политическая демагогия либерализма с ритуальными заклинаниями о «демократических правах и свободах» начала терять прежнее безраздельное господство над массовым сознанием, где она полностью доминировала в девяностых и «нулевых». Ведь миллионы людей остро ощутили дефицит социальных прав и свобод, которые приносят в жертву кризису через циничную «политику экономии», спасая капиталы банкиров за счет кошельков обывателей.

Результатом этого стало «яростное отрицание системы представительства», как характеризовали эти настроения Антонио Негри и Майкл Хардт. «Ни Мубарак, ни Бен Али, ни банкиры с Уолл-стрит, ни медиа-элита, ни президенты, ни губернаторы, ни депутаты, ни избранные чиновники — никто из них не представляет нас», — формулируют они посыл этого массового недовольства традиционными системами, которое проявляет себя практически повсюду — в США и в России, в Украине, в Евросоюзе, в Израиле и в арабском мире.

За этим недоверием к политикам и банкирам, безусловно, кроется растущее недоверие ко всей представленной ими системе экономических и социально-политических отношений. Однако этот очевидный кризис капитализма одновременно с ясностью указал на системный кризис анти-капиталистической альтернативы— что наглядно продемонстрировали мировые протесты 2011 года.

Приятная эйфория от массовых выступлений, от их частных успехов и впечатляющей географической широты, не может скрыть этой общей проблемы. С одной стороны, участники глобального протеста крайне смутно представляют себе проект нового общества, которое, по их мнению, должно прийти на место обанкротившейся системы капитализма. А эта идеологическая неопределенность и увлечение утопическими, маниловскими сценариями общественных реформ мешает сформулировать программу действий, чтобы предложить ее недовольным массам — о чем очень точно говорит сейчас Славой Жижек:

«Проблема капитализма была одной из наиболее важных на протяжении XX века. Затем в последние десятилетия традиционные левые перестали ее поднимать, сконцентрировав усилия на конкретных проблемах, вроде расизма и сексизма. Но ведь проблема-то осталась, и я утверждаю, что старые варианты ответов на этот вопрос более не работают. Поэтому, как отмечают и критики левых, и симпатизирующие им люди, ощущается определенный дефицит конкретных предложений — если не считать абстрактных лозунгов, вроде испанских "возмущенных", требующих, чтобы “деньги служили людям, а не люди деньгам", — под этим мог бы подписаться и любой фашист... Речь идет не только о государственном социализме или социал-демократическом государстве всеобщего благоденствия — но также и о левых утопиях о "горизонтальной организации", локальных сообществах, прямой демократии, самоорганизации. Все это, полагаю, не работает».

С другой стороны, как показали протесты 2011 года, у левых все еще нет инструментов политического действия, которые позволили бы претворить в жизнь программу общественных преобразований. Негри и Хардт вслух мечтают о «новых формах реальной демократии», которые должны родиться из стихии протестов, будто Афродита из пены бушующего моря, — но ничего не говорят о том, каким образом эти формы смогут утвердиться в обществе, заменив собой буксующую ныне систему «представительской демократии».