Татьяна Москвина - Жар-книга (сборник)

А помните, у нас был президент, человек исторический, который много говорил и совершал поступки, а в веселом настроении любил плясать, дирижировать и играть на ложках, причем задействовал при этом лысины президентов дружественных стран? Согласитесь, что слова и поступки забылись напрочь – но дирижирование и непринужденная игра на ложках запомнились навечно…

Что касается красивых жестов, в основном их производят литературные герои, но случаются они и в кино, и даже в жизни. Например: за последние два года я несколько раз по ТВ видела сюжеты, как люди, нашедшие крупную сумму денег, возвращают их государству. Сопровождая свое поведение тихим словом – дескать, мне чужого не надо. Впрок не пойдет.

Небогатые, скромно живущие люди, откуда такая нравственная мощь? Ведь спокойно могли бы и присвоить, а грех отмолить. Но нет – другая сила движет ими!

У них появляется великая возможность из одного качества жизни перейти в принципиально иное. Заурядное существование сделать незаурядным – и это всего лишь одним красивым жестом. Согласитесь, если человек нашел несколько миллионов рублей и вернул их казне или владельцу – на него все знакомые (и вся страна) глядят другими глазами. Он воочию доказал, что в его душе таятся могучие силы. Что он не с тем подлым множеством, которое крадет, а с тем героическим меньшинством, которое находит и возвращает…

Вообще жесты, связанные с деньгами, всегда производят глубокое впечатление. Вот и Настасья Филипповна из «Идиота» Достоевского бросила пачку денег (сто тысяч царских рублей – по-нынешнему, больше миллиона долларов) в печку. Вызвав восхищенный стон Парфена Рогожина – «Королева!», а ведь это его были денежки. Я давно думаю: смогла бы я бросить в печку миллион долларов? – и не нахожу ответа, поскольку решительно никто мне их не предлагал и явно не предложит. «В моей душе лежит сокровище, и ключ поручен только мне», как сказал поэт, но увы! – мне что-то никак не удается в реальности воплотить целый ряд красивых жестов.

Например, я знаю одного негодяя и подлеца, лично виноватого в том, что десятки хороших журналистов лишились работы. Я задумала при личной встрече облить его фонтаном самой отвратной газировки и спросить при этом: иуда, ты уж тридцать раз по тридцать сребреников получил, не пора ли повеситься?

Но вот горе – с тех пор, как я это задумала, подлец перестал показываться мне на глаза! А когда однажды я его увидела в обществе, рядом не было ни глотка газировки. Жест пропадает много лет, более того, негодяй уже и сам лишился всех прежних выгод и стал так жалок, что мой «красивый жест», будучи осуществленным, окажется вовсе некрасивым…

Что же нам, бедным, делать, если пачки денег нам никто не приносит – и мы не можем бросить их в печку, не валяются оные пачки для нас и на обочине – и мы не можем сдать их в казну, подлецы в нужную минуту не попадаются на глаза, а если вдруг нас станет обуревать жаркое желание помочь людям немедленно – под рукой вот уж точно не окажется ни вдовы, ни сироты, и никакой завалящей бабушки-пенсионерки?!

Кругом одна некрасивость.

Вот Родион Романович Раскольников совершил некрасивый жест – топором по темечку. А потом встал на колени и поцеловал землю, которую он осквернил, как велела ему Сонечка Мармеладова. В той жизни был и мрак, была и красота. А где сейчас сыщешь преступника с такими красивыми жестами?

Но не все потеряно – ведь тоска-то по красоте осталась, и реальность осталась кое-какая тоже, стало быть, ведь возможно, что они встретятся и пересекутся?

Шансы-то есть, верно?

Только бы оказаться дома, когда мне принесут миллион долларов. Только бы сдуру куда-нибудь не уйти…

2011

Предлагаю срочно учредить новую науку, без которой, по-моему, бесполезны всякие прекрасные изобретения насчет улучшения и продления человеческой жизни.

Науку эту я предлагаю назвать – «судьбология», а заниматься она должна изучением человеческих судеб. Улавливанием причинно-следственных связей и фатальных закономерностей. Для этого следует изучить и обработать содержание великого множества жизней и провести, так сказать, «действенный анализ».

Надо собрать воедино отдельные глубокие догадки больших умов. Например, писатель А. И. Куприн открыл, что частенько судьба приделывает отвратительные, позорные концы самым блестящим человеческим жизням, точно в насмешку. Но не всем, а лишь некоторым. А почему? – ответ должна дать судьбология.

Наш современник, Юрий Арабов написал книгу «Механика судеб», где попробовал разобрать с этой точки зрения жизнь Пушкина, Гоголя и Наполеона. Идеи Арабова лягут в основу новой науки. Возможно, благодарные потомки даже поставят писателю памятник.

Арабов уловил принципиальное различие между участью тех, кто «играет» на стороне света, и тех, кто «играет» на стороне тьмы. Светлым нет никаких поблажек, наоборот, все их нехорошие поступки вернутся к ним бумерангом, и переломить карму можно только неким сильным движением в сторону Всевышнего. А вот темные «любимчики» могут пользоваться безоговорочной поддержкой и получать любые поблажки, но только с условием, что они не мечутся и твердо стоят на своих темных целях. Если они начнут вдруг сдуру творить светлые дела, они сбивают программу, и все идет кувырком…

Я время от времени тоже пробую что-нибудь открыть для судьбологии. Например, меня интересует участь тех смельчаков, которые несут в массы идеи здоровья – то есть правильного питания (дыхания, движения) и прочих глупостей.

(Здоровье наше не цель, а средство достижения иных целей, если человек делает свое личное здоровье главной целью, он совершает опаснейшую глупость…)

Вообще-то утверждать с видом полного мастера, что людям – всем людям! – надо делать то-то и то-то и при этом не являться Спасителем, а быть обыкновенным смертным – это наглость. Можно еще извинить вежливые рекомендации специалиста, посвятившего всю жизнь изучению каких-то закономерностей. Но откуда, из какой чертовой дыры на голову людям сваливаются все эти Карры, Монтиньяки, Брэгги с их хвастливыми (по большей части выдуманными) автобиографиями и несносной уверенностью в непогрешимости своих убогих «правил»?

При этом Карр («Легкий способ бросить…»), хоть и бросил курить, прожил те же семьдесят два года, что и моя не вынимавшая папиросу из губ бабуля. Монтиньяк дотянул только до шестидесяти шести – это для француза просто позор. А хитрец Брэгг (голодать действительно полезно, ничего не попишешь!), добавивший себе годков пятнадцать, умер от сердечного приступа в восемьдесят, хотя миф гласит, что он погиб во время занятий серфингом и в девяносто пять. Но вот пришлось сочинять для апостола голодания красивую смерть, поскольку вообще-то судьба на красивую смерть для целителей и оздоровителей явно скупится.