Дмитрий Губин - Русь, собака, RU

Если перевести это теоретическое наблюдение в практическую плоскость, то получится следующее. Те, кто тратят сегодня деньги на потребление, — они их просто тратят, а те, кто превращают деньги в капитал, — получают назад многажды умноженное. Что даже по форме своей звучит как библейская притча о сыновьях и даденных им отцом талантах.

Причем — это я уже от себя, а не от сэра Роберта прибавляю — капитал может быть разного свойства, не обязательно финансового. Здоровье — тоже капитал, как и образование, как и опыт жизни в другой стране, как и владение иностранным языком, леность в отношении которого обычно оправдывается формулой: «Вот понадобится, тогда и выучу, а сейчас куда он мне?» (Кстати: а правда, куда? За все профессии не отвечу, но журналист без иностранного не сделает, например, карьеры главного редактора в глянцевом журнале: почти все они издаются по лицензии, поддерживая постоянную связь со штаб-квартирой в Лондоне или Нью-Йорке. Даже ассистентка в редакции должна говорить по-английски, чтобы не обмишуриться с «хэллоу, общежитие слушает».)

Казалось бы, если труд приносит меньше, чем капитал, то конвертируй как можно быстрее в капитал свой труд: это так же верно, как конвертировать доллары в рубли при падающем долларе, и наоборот. Но это не так очевидно: большинство предпочитает не инвестировать, а потреблять.

Простой пример. До прошлогоднего скачка цен на рынке недвижимости Петербурга были в продаже так называемые реалы — крохотные квартирки-студии площадью 24 квадратных метра, стоившие 24 тысячи долларов. Разбирали их со скрипом (реалы считались жильем непрестижным, годящимся разве тем, кто «понаехали тут»), и девелопер шел на маркетинговый трюк: предлагал беспроцентную рассрочку. Я не утверждаю, что 24 тысячи долларов — маленькая сумма, но все же с учетом рассрочки для многих подъемная. Примерно столько же в то время стоила, скажем, Toyota Camry. Однако жители города Петербурга тратили деньги куда более охотно на престижные в их глазах иномарки класса С, чем на какие-то там гастарбайтерские реалы. Ну и сравните теперь инвесторов с потребителями. Бывшие реалы на вторичном рынке торгуются от 60 тысяч. Купленные в то же время автомобили стоят максимум 15 тысяч долларов.

Я этим примером ничуть не думаю позлить владельцев подержанных авто, в конце концов, вложения в автомобиль — тоже инвестиция: по меньшей мере в свободу передвижения (вопрос — прибавляет ли что к этой свободе представительский класс машины). Просто за этой картинкой стоит важный экономический механизм. Дело в том, что капитал сам собой увеличиваться не может. Капитал — это ведь следствие перераспределения денег, правда? Если все получают за труд не деньги, а фантики, неоткуда взяться и капиталу. Кто, спрашивается, стимулирует преимущественный рост капитала по отношению к росту зарплат?

Тут, возможно, заканчивается сфера моей компетенции и начинается сфера компетенции даже не Роберта Скидельского, а Карла Маркса, но одно подозрение у меня все же есть. Доход капиталистов — в смысле, всех обладателей хоть какого, но капитала — стимулируют те, кто свой доход тратят не на капитал, а на потребление. Владельцы престижных автомобилей из своего кармана оплатили рост капиталов владельцев непрестижных квартир.

То есть те, кто сегодня улучшил свое материальное положение, а улучшили многие, и серьезно, и бросились деньги тратить, по-детски радуясь тому, что теперь доступны и телевизоры с большими экранами, и новая мебель, и вообще все то, что раньше так раздражало в витринах и в рекламах, — вот они в конечном итоге и кормят, и взращивают капиталы капиталистов.

В принципе сердцем я могу понять людей, которые так радостно, но так инфантильно сорят деньгами. Рост дохода всегда вызывает ощущение, что будет длиться всегда. Я сам через это проходил. И только изменение условий — скажем, потеря работы — хорошо отрезвляет, подводя к необходимости воспитания потребностей и вкуса, к финансовой самодисциплине, к планированию будущего, к ответственности за последствия трат.

Было время, еще при Горбачеве, когда ивановским текстильщикам разрешили напрямую продавать продукцию за рубеж. Тогда на ивановские ситцы был спрос. И текстильщики поверили, что так будет вечно. Они не стали вкладывать деньги в развитие дизайн-бюро, не стали закупать станки, ткущие широкое полотно, к тому времени повсеместно вытесняющее прежнее узкое. Вместо этого они накупали за доллары импортных шмоток и всякой бытовой техники, чтобы потом ткачихи могли за небольшие рубли их купить у себя на фабрике. Это было фантастическое время! На фоне мрака и глада последних лет СССР город Иваново выглядел так, как будто его потенциальные невесты разграбили валютный магазин «Березка».

Итог известен: место ивановцев на мировой текстильной арене заняли китайцы (сняв прибыль со своих вложений в станки и дизайн), ивановские фабрики закрылись, а ткачихи получили по полной программе жизни в депрессивном регионе. Бывшие начальники, полагаю, пережили этот период менее жестко: как-то на полпути от Иванова к Кохме (еще одному текстильному центру) мне показали свежевыросший дачный городок, радующий глаз трехэтажной краснокирпичной архитектурой популярного амбарного типа. Один амбар, по слухам, принадлежал Зое Пуховой — некогда знаменитой ткачихе-многостаночнице, Героине Социалистического Труда, впоследствии директору фабрики им. 8 Марта, ныне закрытой и переделанной в шопинг-мол. То есть ту часть средств, которую Зоя Пухова вложила в пусть и странноватую на посторонний взгляд, но все же недвижимость, она как минимум не потеряла.

У капитала — в отличие от потребления — вообще есть свойство мостить дорогу в будущее и влиять на него. Как минимум капитал является вложением в собственное пенсионное благополучие, что особенно важно в стране с неблагополучной пенсионной системой. А как максимум — в благополучие страны и мира: имея капитал, ты можешь их облик менять. Скажем, создатель брендов Esprit и North Face Дуглас Томпкинс, сказочно разбогатев, обе свои марки продал и за 200 миллионов долларов купил в Чили и Аргентине 880 тысяч гектаров лесов, полей и рек, пребывающих, мягко говоря, в не лучшем экологическом виде. Затем он превратил их в образцово-показательные национальные парки, а потом передал в дар правительствам этих стран: он получал удовольствие от творимых им изменений на планете, а вовсе не прибыль и в корысти не хотел быть обвинен. То есть потребности Дугласа Томпкинса состояли именно в этом, а не в покупке личного плавающего или летающего средства («Ну и сколько нужно вам самолетов?» — заметил язвительно он).

А если это пример, слишком далекий от России (где, похоже, лишних самолетов и яхт не бывает), то извольте более близкий. Я тут провел дивный вечер с актером Вилле Хаапасало, с которым болтать одно удовольствие, как и удовольствие шататься по улицам, на которых его после «Особенностей национальной охоты» (и рыбалки) неизменно узнают и неизменно делают круглые глаза от того, что он одет ни в какие-то дольче-габбаны, а простецкие и чуть ли не затрапезные по российским понятиям шмотки (в этом смысле Вилле за последние годы ни капли не изменился). Так вот, мы болтали о том о сем, о доходах киношников (в Финляндии, кстати, они невелики: кинорынок в стране с населением в 5 миллионов большим быть не может), а потом Вилле сказал, что на каждый день рождения он прикупает себе несколько гектаров финского леса.