Леонид Репин - Рассказы о Москве и москвичах во все времена

Я зазевался тогда и не заметил, как и сам глотал нечто ускользающее, но тем не менее проскальзывающее, небесно-вкусное, будто это не рукотворные произведения кулинарного искусства, а невесомые и едва ощущаемые молекулы амброзии. Они проскакивали в меня словно чудесные, волшебные создания, и я, хотя и считал всегда, что не люблю пельмени, поглощал их, как кит поглощает планктон. И никак не мог остановиться.

Автор этих пельменей — знаменитый российский кулинар. В. С. Михайлов — дамский угодник, а не шеф-повар. Он стоял и удовлетворенно наблюдал, как изумительные произведения его труда безжалостно, сосредоточенно и неутомимо уничтожались. Наверное, это был единственный случай в своем роде, когда создатель с чувством глубокого удовлетворения и даже с ликованием глядел, как истребляются его произведения.

Кажется, испокон века пельмени были исконно русской едой. Однако это не совсем так. Судя по историческим хроникам, изобретены они в той же стране, где придумали порох, — в Китае, только назывались, конечно, иначе и как порох воспламенили любовь к себе. А в России интерес к ним вспыхнул в правление Ивана Васильевича. Но с другой стороны, в Сибири и у наших северных народов пельмени издавна были излюбленной пищей. Их удобно хранить, удобно в дорогу взять. Потому-то, уходя в тайгу, охотники с особым тщанием готовили себе пельмени.

В Москве пельмени всегда пользовались особой любовью, и пельменных в ней в советское время было великое множество. А потом интерес к ним в столице угас — потому что в руках бездушных людей они превратились в некую липкую, безвкусную гадость, которая только и способна набить живот. А само название «Пельменная» стало синонимом слова «забегаловка», где всегда неопрятно, всегда пахнет пресной, отвратительной едой. Сюда и заскакивали лишь для того, чтобы перекусить все равно чем — лишь бы быстро. Было б горяченькое — и ладно. Поэтому и облюбовали некоторые московские пельменные таксисты: заскочил, хватанул — и дальше рванул.

Пошел я первым делом глянуть на ту знаменитейшую еще недавно в Москве пельменную под названием «Зеленый огонек», что в проезде Серова, — то самое место таксистов, где и ночью можно было перекусить. Ни намека и ни следа не осталось. Задрипанная вывеска гласит, что здесь кафе, но на самом деле нет и его. Обман зрения.

Нет, думаю, теперь-то уж я точно пройду по своим старым московским местам, где пельменные обретались и куда мы в студенческие годы со своей бутылкой портвейна под полой захаживали: благо именно в пельменных дешевая закуска всегда находилась. Прошел Маросейку, улицу Чернышевского, Покровские ворота, Чистопрудный бульвар, Тверскую — искал насиженные места тоскующим взглядом — и не находил… И в помине нет тех пельменных: вымерли, как зажившиеся динозавры.

Совсем не осталось пельменных в Москве: невыгодно. Слишком уж дешево блюдо.

Как-то незаметно для нас некогда вкусные общепитовские пельмени превратились в едва съедобную пакость. А ведь пельмени — по своему содержанию всегда сюрприз, загадка. В известном смысле они похожи на «черный ящик» фокусника: нечто загадочное внешне, когда не известно, что там, внутри. И в самом деле, пельмени нередко становятся носителями самого неожиданного. В них находили пуговицы, кнопки, английские булавки. Я нашел однажды размокшую и распаренную почтовую марку, однако вполне съедобную. Но более всего, само собой, в пельменях находят хлеба, особенно в общепитовских.

Но ведь не только с хлебом бывают пельмени. На той дегустации я отведал пельмени с печенкой, сердцем, гречкой, курицей, пельмени мясные во всевозможных соусах, рыбные в холодной, очень острой и пряной ухе, жареные пельмени с капустой и всякие прочие. Кстати, Михайлов всегда добавляет в фарш придуманные им растительные добавки, отчего он становится нежнейшим. При этом травы использует исключительно наши, российские: мать-и-мачеху, душицу, мяту, можжевельник, шишку еловую. Ароматы поляны и леса в этих чудесных подушечках. Вот что должно быть в пельменных, если возродятся они.

А как раньше пельмени едали! С русской широтой и размахом! Не десятками — сотнями — и ведь в удовольствие шло, в радость застольную.

И все-таки и в нынешнее отсутствие пельменных во многих местах в Москве пельмени можно поесть, в ресторанах, хотя и не любят официанты, когда берут только одно, самое дешевое блюдо.

И что же в конце концов? И каково впечатление? Прихожу к однозначному выводу: сейчас пельмени единственное общедоступное блюдо в московских съестных заведениях. Если, конечно, не говорить о сосисках с сардельками. Да ведь, собственно, это и не блюдо вовсе, а фабрикат. И сравнение с ними считаю для настоящих пельменей неуместным и оскорбительным.

П покажу вам одну заветную дверь, за порогом которой откроется прошлое. Надо только пройти по Никольской в сторону Красной площади до этого изумительного дома с колоннами из резного белого камня и солнечными часами меж ними. Но дверь этого старого дома, выходящая на улицу, еще не та волшебная дверь. Это только врата — ограда от внешнего мира. А вот позади них прячется другая: за ней и открывается прошлое. Шагнешь навстречу ему — и замрешь в удивлении: палаты XVII века со стрельчатыми сдвоенными окнами, высоким теремом над входом и крутой белокаменной лестницей, взбегающей к нему, словно к башне неприступного замка.

Здесь, вот в этих стенах, в чаде кипящего металла и вихре бурных событий, докатившихся до древних стен Московского государства, возникла наша первая печатная газета.

А самые первые в Москве газеты во всей России первыми были. Сначала по-русски долго, основательно приглядывались к заграничным, как бы прощупывали: зачем, почему? Еще в царствование Михаила Феодоровича в Москву доставляли более двадцати заграничных газет. Толмачи, особо при дворе для того содержавшиеся, переводили наиболее важное и интересное, переписывали от руки в «Куранты», кои можно считать первоисточником русской газеты. И все же это была еще не газета. Сделать же печатное издание — и именно русское — из «Курантов», живших исключительно закордонной жизнью, надумал Петр Алексеевич. Не он бы — быть может, лет сто еще к газете приглядывались: кабы не продешевить, да кабы чего не вышло…

Сомнений на сей счет у Петра Алексеевича не было: еще во время своего первого путешествия по заграницам обратил внимание на то, какой силой воздействия и каким влиянием обладали газеты. И 16 декабря 1702 года подписал решительной и быстрой рукой именное повеление: «Декабря 16.1702 года. Именный. О печатании газет для извещения оными о заграничных и внутренних происшествиях». И сказано в Указе том, чтобы «…присылать из тех приказов в Московский приказ, без мотчания (то бишь без волокиты какой-либо), а из Монастырского приказа те Ведомости отсылать на Печатный двор…».