Петр Романов - Преемники: от царей до президентов

Это замечание, естественно, касается и таких клише, как "Февральская буржуазно-демократическая революция" и "Великая октябрьская социалистическая революция". В этих привычных для советского периода определениях сомнению, и не без оснований, можно подвергнуть чуть ли не каждое слово.

Что до Февраля, то теоретически возможно, что эта революция, будь она доведена до конца, действительно стала бы буржуазной. Однако в реальности этого не произошло. В период между февралем и октябрем для русского капитализма было сделано крайне мало. Хотя бы потому, что власть после Февраля в свои руки взяли не фабриканты и банкиры, а "господа-товарищи" некто и никто, к тому же ненадолго и чуть-чуть.

Такие же крохи Февраль дал и народу; во всяком случае, того, что демос жаждал в ту пору превыше всего, а именно мира, хлеба и земли, он так и не получил. Так что и здесь приходится говорить лишь о "потенциально демократической" революции.

В действительности февральские события привели к свержению царизма, царских порядков и царской цензуры, что само по себе уже немало, поэтому Февраль имеет законное право гордо именоваться антимонархической революцией, но при чем тут буржуа и демос?

О каких серьезных и долговременных реформах могла идти речь, если в стране тогда царило как минимум "троевластие"? Помимо Временного правительства и Советов рабочих депутатов, о которых обычно вспоминают, в провинции существовала и еще одна влиятельная власть — так называемые Комитеты общественного спасения, возникшие по большей части на развалинах земства. Комитеты получили свое название по аналогии с органом власти времен Великой французской революции.

Иначе говоря, на смену самодержавию пришел не очень уверенный в себе многоголовый коллективный преемник. Причем каждая из голов имела свое мнение о счастливом будущем России.

По политическому составу первое демократическое русское правительство, будучи временным, по справедливости отражало соотношение сил в последней Думе: четыре кадета, два октябриста, по одному центристу, прогрессисту, беспартийному и трудовику. В силу ряда кризисов состав правительства постепенно менялся, кабинет стал коалиционным и более левым. Первым премьером кабинета был председатель Всероссийского земского союза князь Георгий Львов, а последним — социалист-революционер (эсер) Александр Керенский. Он-то и стал в конце концов самым узнаваемым лицом "временных".

Пламенный оратор и любимец демократически настроенных дам Александр Керенский происходил из того же Симбирска, что и Ленин, а его отец был директором гимназии, где учились дети Ульяновых. Если бы Вова Ульянов и Саша Керенский в детстве еще и дружили, это было бы уже совсем анекдотично, однако из-за разницы в возрасте — одиннадцать лет — они все же играли в разные игрушки.

Еще до революции Керенский стал известен образованной публике сначала как толковый юрист левых взглядов, а затем и как один из самых язвительных ораторов в Думе, при каждом удобном случае горячо обличавший царизм. Мало кто знал о другом эпизоде в его жизни: в свое время Керенский просился даже в террористы, но его просьбу отклонил сам Азеф — знаменитый руководитель террористической организации эсеров и одновременно агент царской охранки. Какое из "ведомств" высказало тогда недоверие кандидату, не ясно, но в любом случае отказ спас его от ранней гибели или тюрьмы.

Иначе говоря, Александр Керенский не был для русской революции человеком случайным, как считают до сих пор многие. Хватало ему и характера, просто для него, как и для чрезмерно мягкого князя Львова, груз оказался неподъемным.

Имелись у Керенского и очевидные минусы, которые внимательными наблюдателями были тут же зафиксированы. Многим современникам премьер запомнился как человек позы, и такая слабость за ним действительно водилась. Социалист Николай Суханов, автор "Записок о революции", подмечает:

У этого бурно-пламенного импрессиониста, лидера одной, открытой, партии (трудовиков) и деятельного члена другой, подпольной (эсеров), — вместо политической системы было лишь умонастроение, колеблемое в значительных пределах политическим ветром и притягательно-отталкивающими силами других общественных групп.

К тому же глава кабинета не столько решал проблемы, сколько старался удержаться у власти. Сегодня его назвали бы специалистом по политическому серфингу. Какое-то время, мастерски маневрируя, он был своим и среди членов Исполкома Советов, и в правительстве, что, конечно, требовало воли и гибкости ума. Вместе с тем умение скользить по революционной волне никак не могло подменить способность управлять ею, так что вопрос заключался лишь в одном: как долго Керенский удержится на доске.

Свою первую программу Временное правительство изложило в декларации, которая была обнародована 3 марта. Основные ее положения таковы: свобода слова, печати, собраний, стачек, профессиональных союзов, амнистия по политическим и религиозным делам, отмена сословий, вероисповедальных и национальных ограничений, замена полиции народной милицией, выборы в органы местного самоуправления, гражданские права солдатам. Решение главных для России вопросов — о политическом строе, об аграрной реформе, о самоопределении народов, о войне и мире — откладывалось до созыва Учредительного собрания.

Вопреки нападкам большевистских агитаторов, на самом деле классических буржуев-толстосумов в февральском правительстве было так же мало, как позже классических пролетариев-молотобойцев в октябрьском.

За время своего кратковременного правления "министры-капиталисты" свои личные сбережения, судя по всему, также пополнили не сильно. Министр путей сообщения Временного правительства, талантливый инженер Юренев впоследствии, находясь в эмиграции во Франции, несмотря на отличное знание французского, долго оставался безработным. Наконец, купив на последние деньги стиральную машину, выживал с женой и тещей, стирая чужое грязное белье, причем сам разносил заказы пешком по одному из парижских пригородов.

Даже настоящие капиталисты из Временного правительства мало напоминали карикатурный образ, нарисованный левой прессой. Достаточно назвать заместителя премьера Коновалова, происходившего из старинной купеческой семьи, уже к середине XVIII века владевшей текстильными фабриками в Костромской губернии. Коновалов был не только фабрикантом, но и "спецом" — получил высшее техническое образование за границей в Мюльхаузене, текстильном центре Эльзаса. Будучи блестящим пианистом, он мог бы сделать удачную музыкальную карьеру и лишь в силу долга занимался семейным делом. Сильно, впрочем, видоизменив традиционный бизнес, поскольку следовал передовым английским образцам.