Денис Драгунский - Отнимать и подглядывать

О его жизни можно написать длинный роман с лихим сюжетом. Внук социал-демократа (по матери) и торговца (по отцу). Родился в Нью-Йорке, жил в Гомеле. В раннем детстве пережил расстрел отца и убийство отчима. Необходимое уточнение: отца его, моего родного дедушку (скорее всего, бандита), расстрелял красный комбриг, революционный комиссар Гомеля, и женился на его матери, то есть на моей бабушке; потом этого комбрига убили (скорее всего, бандиты – друзья отца). С матерью он переехал в Москву, был рабочим, в безработицу был лодочником-перевозчиком на Москве-реке, учился в студии Алексея Дикого, стал актером; имея белый билет, пошел в ополчение; потом выступал во фронтовых бригадах, снимался в кино, был клоуном в цирке, «рыжим». Дома сохранились его парики. Сочинял тексты песен, эстрадные репризы, фельетоны. На рубеже сороковых – пятидесятых создал маленький эстрадный театрик «Синяя птичка». В 1960 году начал писать рассказы для детей. Ему тогда было сорок семь лет. В пятьдесят шесть он тяжело заболел, перестал работать, а в пятьдесят восемь лет умер. Всего он написал шестьдесят «Денискиных рассказов», из которых самыми популярными стало примерно сорок – их и переиздают в разных комбинациях. Еще написал две коротких повести (о московском ополчении и о цирке) и несколько «взрослых рассказов». Его полное собрание сочинений составляет один не слишком толстый том.

Книга «Он живой и светится» вышла в 1961 году в издательстве «Детский мир» (потом оно стало называться «Малыш»). Сначала ее не хотели печатать. Наверное, потому что непонятно было – смешные эти рассказы или грустные. Однако нашелся редактор, Юрий Павлович Тимофеев, который эту книгу, как тогда говорилось, пробил. Тимофеев был человек легендарный: говорили, что именно он описан в стихотворении Пастернака «Вакханалия» в образе крупнейшего московского донжуана: «Но для первой же юбки он порвет повода, и какие поступки совершит он тогда!»

Книга «Он живой и светится» была очень красивая как произведение книжного искусства (слов «графический дизайн» тогда не было). Ее делал прекрасный художник Виталий Горяев. Большого формата черно-синяя книга, на обложке – окно, на подоконнике сидит мальчик со спичечным коробком, в котором живет светлячок.

Мальчик был похож на меня. Вот как это получилось. У мамы была подруга детства – фотограф. Однажды она сделала много снимков – я с мамой, я один, я с книжкой. Я там был в штанах с помочами. Эта мамина подруга склеила снимки в такую длинную гармошку. И папа дал эту гармошку Виталию Горяеву. В результате мальчик Дениска на иллюстрациях к первой книге был почти в точности я в шестилетнем возрасте. С кудрявой головой и в штанах с помочами.

Книга вышла, и сразу был большой успех: рецензии, встречи с читателями, чтение рассказов по радио – папа сам их очень хорошо читал, ведь он был профессиональным актером.

Печатать новые рассказы стало уже легко, если не считать обыкновенных советских затруднений: была какая-то норма на писателя в год. Не то что теперь, когда «Денискины рассказы» переиздают все время.

Изданий сейчас гораздо больше, а вот тиражи были значительно больше в советское время. Около 10 миллионов, кажется. Переводы на разные языки – от украинского до японского. Несколько лет назад какой-то неизвестный подвижник перевел «Дениску» на матерный; висит где-то в интернете.

Я давно хотел написать комментарии к «Денискиным рассказам». Про тогдашнюю жизнь. Про парты с дырками для чернильниц, про школьную форму с латунными пуговицами, про газировку с сиропом, пирожок с повидлом и велосипед с мотором. К столетию отца я это сделал?

Самое главное: «Денискины рассказы» – это, конечно же, не про меня. Ну, не совсем не про меня, а не совсем про меня. Хотя, конечно, у меня была куча всяких приключений. Но довольно смешно, когда спрашивают: «А всё это на самом деле было?» Ведь если бы всё это «на самом деле было», тогда любой грамотный и прилежный отец мог бы стать детским писателем. Потому что у каждого мальчика или девочки младшего школьного возраста каждый день происходят разные веселые события, и грустные тоже: бери авторучку и записывай под диктовку собственного ребенка.

Конечно, всё не так. Эти рассказы сочинены писателем Виктором Драгунским. Там всё выдумано. Ну, не всё, конечно. Вся атмосфера конца пятидесятых – начала шестидесятых передана удивительно точно. Двор, школа, коммунальная квартира, дача – это наш двор, наша школа, наша квартира. Больше того: Мишка и Алёнка и мелькнувшие Костик, Андрюшка и Лёвка, и пионервожатая Люся, и тетя Роза, и управдом Алексей Акимыч, и, конечно же, учительница Раиса Ивановна, ну и я, разумеется, – всё это совершенно реальные люди, вот с этими именами. Есть точные прототипы других персонажей. А вот все сюжеты – вымышленные. Кроме рассказа «Третье место в стиле баттерфляй». Вот тут – всё правда.

Ну и еще рассказы «Что я люблю» и «…и что не люблю» – по-настоящему про меня. Но это – всё. Я не доставал шляпу гроссмейстера из пруда, не влюблялся в девочку на шаре, не ездил на велосипеде с мотором и, уж конечно, не выливал манную кашу из окна.

Про кашу – это главный вопрос, который мне задавали годами. Даже, бывало, на научных конференциях. В прениях по моим докладам: «Д.В., позвольте вопрос не совсем по теме. Вы правда манную кашу из окна выливали?»

Нет, неправда. Я не мог этого сделать чисто технически. Мы жили в подвале. В окне, если встать на стул, был виден засиженный голубями асфальт и иногда чьи-то ноги – окно смотрело во двор. Так что, если бы мне и пришло в голову такое, я бы сам обляпался с головы до ног. А то, что в рассказе говорится о новой квартире, – это, конечно, папина мечта о хорошем жилье. Кстати! В разных рассказах Дениска живет в разных квартирах. Иногда в отдельной, чаще – в коммунальной. И ничего.

Вообще же история с кашей – это типичный цирковой трюк. Дениска выбрасывает кашу в окно, и тут же в дверь входит дяденька, весь в каше. Бывает, что клоун кидает помидор в зал – и тут же с галерки раздается вопль. Прожектор высвечивает гражданина, который счищает со своей лысины помидорные ошметки.

В «Денискиных рассказах» очень много цирка. Не только описаний цирка, как в рассказах «Девочка на шаре» и «Не хуже вас, цирковых», а вот именно таких трюков, гэгов, фокусов – как в рассказе про кашу.

Кстати, Дениска не сразу выкидывает кашу в окно. Он пытается ее съесть. Ему невкусно. Тогда он разбавляет кашу водой. Потом сыплет сахар. Потом солит. И наконец, выливает туда банку хрена, пробует – и вот тут-то у него искры из глаз сыплются и он выплескивает этот кошмар за окно… Это – тоже цирк. Помню номер, который делал французский клоун Ашилл Заватта. Подвыпивший официант подавал спагетти. Солил, перчил, ронял на пол, подбирал, поливал соусом, снова ронял, наступал туфлей, опять подбирал, посыпал сыром, а перед тем как галантно подать заказ клиенту, счищал со своей подметки прилипшие макаронины прямо в тарелку. Скоблил о край тарелки подметку своей громадной клоунской туфли. Зал уже не смеялся и даже не стонал. Зал тихо икал. Мы тогда были в цирке вместе с папой. Мне было уже лет четырнадцать, и рассказ про манную кашу был написан задолго до этого. Но цирк – штука вечная.