Влас Дорошевич - Юбилей общества русских драматических писателей

Забавное требование литературного общества, конечно, не было удовлетворено, – и в отчете, без особой, впрочем, грусти, упоминается, что:

– Ожидания сбылись. Нападки на общество драматических писателей были.

Общество, впрочем, этим не огорчается:

– Ибо, что такое антрепренер?

Тяжело читать, как на 80 страницах большого формата доказывается, что:

– Антрепренеры все жулики.

Забавно читать, как на 80 страницах большого формата господа, две трети которых только и делают, что подписывают свои фамилии под чужими пьесами, уверяют:

– Антрепренерам и актерам ужасно трудно внушить уважение к чужой литературной собственности.

И прямо омерзительно читать, как писатели хвастаются, как, когда и кого засадили в тюрьму:

– «Содержатель Астраханского театра Максимов был осужден на два с половиной месяца содержания в смирительном доме. Распубликование этого решения много послужило к пользе общества».

От этого лавочничества пахнет уже ростовщическими приемами, – и «обзор деятельности» с особым удовольствием останавливается на всяком случае, когда оказавшийся не в состоянии заплатить театральный деятель – был засажен «для пользы общества» в тюрьму.

В этом писательском стремлении «в тюрьму его!» – общество переходило уж всякие границы, и сенат должен был разъяснять ему, что в тюрьму можно сажать только за самовольное представление пьесы, а отнюдь не за неуплату следуемых денег.

Какой-то литературный Димант [8], который требует:

– Тюрьмы, непременно тюрьмы для неисправного должника. Что мне – только деньги с него взыскать! Мне его в тюрьму упрячь. В тюрьму.

Теперь пересматриваются законы о литературной собственности. В то время как собственность эта нарушается грубо, каждосекундно, когда воровство пьес и сюжетов дошло до невероятной наглости, когда кромсаются и коверкаются даже произведения лучших русских писателей, – как бы вы думали, о чем хлопочет общество русских драматических писателей?

О том, чтобы в статью о плагиате было включено:

– «За самовольное публичное исполнение драматического произведения виновный наказывается тюрьмой».

Только.

Больше ему ничего не надо.

– Но при помощи этих драконовских и димантовских мер обеспечивалось благосостояние писателей.

Так ли это?

За 25 лет существования общества всеми правдами и неправдами было взыскано около 2 миллионов рублей.

Из них около миллиона получили писатели.

А около миллиона пошло на содержание секретаря, казначея, агентов, – людей, ничего общего с драматической литературой не имеющих.

Часто поистине несчастных, разорившихся, и без того-то с хлеба на квас перебивающихся людей преследовали, сажали в тюрьму, лишали куска хлеба, бесчестили и позорили, – для того, чтобы «обеспечить благосостояние» – столько же писателей, сколько и людей, к литературе никакого прикосновения не имеющих.

Это 25 лет была лавочка с сомнительным товаром, в которой приказчики съедали половину всей выручки.

История этой лавочки распадается на два периода. До и после нового устава.

Желая переменить устав, общество писателей, среди которых очень много людей малограмотных, выбрало комиссию и выдало ей доверенность, как неграмотная баба.

Грамотные люди пишут:

– Что вы по сей доверенности законно учините, – в том спорить и прекословить не буду.

С неграмотных баб берут ловкие люди доверенность, просто:

– Что вы по сей доверенности учините, – в том спорить и прекословить не буду.

Без «законно».

Но частное лицо, взявшее и такую доверенность, если бы стало действовать во вред своим доверителям, попало бы в уголовщину.

Драматургам же и это сошло!

Воспользовавшись отсутствием слова «законно», они провели новый устав даже без рассмотрения его общим собранием, – и лишили своих доверителей «прав состояния».

Право голоса получили только люди с высоким «гонорарным цензом».

Литературная лавочка превратилась окончательно в литературный лабаз, и вершить в ней дела начали литературные лабазники, выбирающие первую драматическую гильдию, переписывающие чужих пьес не менее, как на 300 рублев в год.

До тех пор тлело в обществе хотя где-то что-то литературное. В лабазе, «для безопасности», и последняя искра была погашена.

Раньше, например, когда комитет увенчал лаврами юбиляра г. Крылова, драматурга, пишущего чужих пьес на сумму более 300 рублей, – общество хоть протестовало и порицание комитету выразило:

– Позвольте-с! Нельзя ли литературы с закройщичеством не смешивать?

А теперь комитет невозбранно чтит только «хорошего покупателя».

В 15-летний юбилей г. Корша ему, как «аккуратному плательщику», была поднесена от общества братина [9].

Я вовсе не хочу умалять «плательщицких способностей» почтенного г. Корша, – а только спрашиваю:

– Отметив 15-летие театра Корша, – чем отметило общество драматических писателей 75-летие лучшего русского театра, Малого?

Прежде лавочка считала долгом хоть «из приличия» ходить по торжествам и похоронам. Каково ни было общество, но оно откликалось на радости и горести в области литературы и искусства.

А лабаз «за недосугом» и это бросил.

Где было общество во время похорон Н.М. Медведевой? [10]

Чем оно откликнулось на 30-летний юбилей одного из лучших артистов нашей русской сцены, М.П. Садовского? [11]

Даже соблюдение литературных приличий лабаз откинул:

– Наше дело-с торговое!

И торгует лабаз наполовину своим, наполовину краденым товаром, тратя полвыручки на лихих приказчиков, которые покупателям «спуска не дают», и мечтая только о том, как бы всякого неисправного покупателя:

– Да в тюрьму!

Таково содержание обвинительного акта, составленного г. Южиным. В конце его можно бы приписать:

– В виду всего вышеизложенного, гг. российские драматические писатели обвиняются в том, что, беспрестанно сами нарушая статью 1684 уложения о наказаниях, в течение 25-ти лет, усиленно обвиняют в нарушении ее других.

– Благодарю Тебя, Боже, что я не такой грешник, как тот мытарь! [12]

Обвинительный акт был составлен отлично. В роли защитника г. Южин оказался гораздо слабее.

Подвигнул его на произнесение защитительной речи, московская знаменитость, профессор Веселовский [13]. Когда поднялся профессор Веселовский, все начали оглядываться:

– А где же профессор Стороженко?

Есть в Москве такие неразделимые имена: Мюр и Мерилиз [14], Стороженко [15]и Веселовский. Но на этот раз оказалось, что профессора приятного во всех отношениях нет, а есть только профессор просто приятный. Г-на Веселовского в Москве любят и ценят. Голос у него мягкий, и речи его, всегда очень умные, всегда на две части делятся. Видно, что человек, когда говорит, обоими полушариями мозга работает. В то время как в одном полушарии рождается мысль: