Газета Завтра Газета - Газета Завтра 519 (44 2003)

Правда, после обеда началась какая-то ерунда. Ты позвонила снова и сказала, что вечером подруги пригласили тебя в кабак, и ты хотела бы отметить с ними свой отъезд. Я не мог возражать. Потом вдруг ты позвонила опять и спросила: не могу ли я выслать тебе срочно денег, потому что тебе хотелось бы оставить что-то матери, а деньги, которые у тебя были, ты уже растратила на новогодние подарки, в том числе подругам, с которыми шла в этот кабак. Лишь потом мне твоя мама рассказала, что это было правдой, что ты действительно весьма щедра, до безрассудства. Что подруги вечно одевались и кормились у тебя.

Денег надо было немного, но у меня в тот момент было просто пусто в кошельке, по тем же, новогодним, причинам. Поэтому я просил тебя перезвонить вечером, чтобы я успел выяснить возможности в банке. Ты, как-то по-детски, обиделась, видимо, подумав, что я гуляю тут без тебя или решил тебя бросить.

В пять вечера я в последний раз услышал твой голос по телефону. Я сказал тебе, что твоя просьба уже выполнена — и ты завтра получишь деньги. Я также попросил тебя прийти из этого кабака не позже одиннадцати вечера, сказал, что чего-то боюсь. Но ты была уже какой-то отчужденной, видимо, собиралась и подруги тебя ждали.

То, что произошло дальше, было какой-то дикостью, кошмаром, в который не хочется верить.

ЧТО ЖЕ СЛУЧИЛОСЬ, ВИТА?В сочельник ты не звонила. Не звонил и я, памятуя какую-то отчужденность. Седьмого вечером я был в храме. Стоял всю службу.

Батюшка Алексей вынес агнца из ясель за алтарем. Храм, убранный цветами и еловым лапником, наполнялся тихой радостью.

Некстати зазвонил мобильник в кармане и я, дергаясь, смущаясь прихожан, начал лапать куртку, пытаясь извлечь это дьявольское изобретение и выключить его. Удалось. Спасибо, Господи!

Восьмого, с утра, мобильник прорвался снова. Звонила твоя мать, сказала, что в твоем доме беда, что ты арестована. Бред. Какой-то бред. За что?! Оказывается, ты кого-то зарезала, порубала в труху. И уже сдалась милиции.

Кто? Ты зарезала? Ты, маленький молчаливый истуканчик, раздающий всем подарки? Не верилось, я подумал, что в Воронеже все повредились головой, напостившись вдоволь, а теперь таким образом разговляются, чудят.

На следующий день я поднял с постели своего крупнозвездного однокашника из МОБУ МВД. Похмелил его и к обеду нарисовалась первая картинка из города Воронеж. Судя по словам одного из воронежских милицейских чинов, ты есть никто иной, как новоявленный, воронежского разлива, Чикатило. Что ты страшная мужененавистница и успела почикать в городе уже то ли двоих, то ли троих, то ли четверых охотников за женским телом. И, что потрясает, за короткий, в три месяца, срок. И в свои-то восемнадцать. И что ты во всем созналась, и сейчас твое дело направлено из ОВД в городскую Прокуратуру, как особо опасной преступницы.

Правда, потом, на следствии, вся эта белиберда исчезла как дым, оказалось, что не была ты Чикатилою. Но, осадочек-то, как говорят, остался. И следователь, зачем-то, видимо, для пущей важности, не преминул в обвинительном заключении упомнить про эти несчастные воронежские трупы (упокой, Господи, души их!). Правда, вот досада-то, не удалось доказать, что ты и есть серийный убивец. Тогда зачем же упоминать-то?! Попросил, что ли, кто?

Что же было?! А было, все до боли, до икоты, до почечных колик просто. Ну, пошла ты в кабак. С подругами. А там, свято место пусто не бывает, и друзья старые нарисовались. И один из этих добрых людей, твой старый знакомый, предложил подвезти тебя домой. По старой, так сказать, дружбе. А видя твое чудесное, закрепленное шампанским, настроение, предложил зайти к нему домой, кофеечком трезвануться. Для пущей твоей уверенности в своей безопасности, упомянул, что и мать его дома, стало быть бедствия исключены. Ну, ты и зашла, дурочка белая.

Что было дальше, живописуют все по-разному.

Судмедэксперт пишет, что была ты дальше изнасилована.

А дружок твой старинный уверяет, что вообще ничего не было. И было все чинно, благородно. Пока он не заснул. Оставив тебя, почему-то, прохлаждаться кофейком без одежды, голую.

А ты, вредоносная, сидя без одежды, возьми, вдруг, да начни воровать у него деньги, отчего он и проснулся, бедняга. (Денег, правда, потом и с собаками не нашли, так что непонятно, был ли мальчик-то?)

Тут-то ты якобы и разошлась. Расходилась даже. Сбегала в кухню, схватила кухонных ножиков пяток (одного мало, видимо, было). И начала кромсать борца за собственные деньги. За одно и мать его покромсала. Пятьдесят четыре дырки сделала. Правда, непонятно, отчего сама-то порезанной оказалась?! Ножики, что ли, не той стороной в темноте брала?

Ты же пишешь все по-другому. Пишешь, что изнасиловали тебя. И не сочиняет судмедэксперт. Что отбивалась ты и ножик схватила. А когда, на шум, выскочила мать, то и она была с ножом. Оттого и руки у тебя порезаны, что выхватывала у нее нож.

И состоялся танец с саблями. Но не Хачатуряна. А в издании Ищук Виолетты Владимировны. Восемнадцати лет от роду.

Первый акт трагедии заканчивался. Ты выскочила, полуголая, из этой квартиры, вся в крови, оставив противную сторону звонить в больницу.

Слава Богу, Вита, эти люди остались живы и на тебе нет греха.

Даже увечий, Слава Богу, не понесли.

Увечья, психические, ждали тебя. Выплакавшись дома и отмывшись от крови, ты пошла в Ленинский райотдел сдаваться, думая, что всех поубивала. А там уже ждали. Заявление твое об изнасиловании приняли, а вот о явке с повинной забыли. Ну, забыли вот. И все!

Дальше камера. Следователь. И откуда-то взявшиеся аналогичные трупы. Ранее кем-то убиенные. Голые и с кучей дырок. Висяки, так сказать. А тут ты. И тоже куча дырок. Правда живые все, ну да это пустяки. Главное, что ты не очень-то соображаешь и не особо устойчива. Просто подарок какой-то!

Тебе сказали, что ежели сей момент не сознаешься во всех убийствах, то бросят в камеру к мужикам. Запуганная, в шоке от пережитого, ты начала выдумывать. Следователь слушал, выбегал куда-то. Прибегал снова. Говорил: не сходится. Думай еще. Так, под этим прессингом, ты к утру и додумалась. И стала Чикатилой.

К утру наверх полетела победная реляция. Как же, наконец изловлен злодей, серийно режущий мужиков. Можно и отчитаться по висякам, галочку в план поставить. И на судьбе твоей поставили галочку, хорошо не крестик.

И ерунда, что потом, на следствии в прокуратуре, все это рассыпалось в прах. Что было доказано, — ну, не имеешь ты к этим несчастным ни малейшего отношения! Главное, отчитаться-то уже успели! Задержан ведь злодей-то... А там... Пока суд да следствие, отчетность-то уже хорошая!

Эта галочка, поставленная кем-то заранее, довлела затем уже над всем следствием. Потому и следователь ну не мог не упомянуть в обвинительном заключении про те трупы! Не поняли бы его. И ведь как пишет: "...обвинялась также в убийстве гражданина N.., однако, собранными материалами этого доказать не удалось..." Хотя знал ведь, что удалось-то, как раз, доказать обратное! И нет бы, проявить ему гражданское мужество, да написать: "обвинялась, да.., но доказано, что не имеет она к этому никакого отношения"! Или вообще ничего на эту тему не писать. Но нет, слаб человек. А чужие судьбы... Так ведь за них на этом свете не спросят, а тот есть ли он, или нет его... Следователю сие неведомо.