Дмитрий Губин - Бумажное радио. Прибежище подкастов: буквы и звуки под одной обложкой

Ну, Девотченко не писатель, а актер. Ему этот немножечко дешевый, на мой взгляд, пафос можно простить. Тем более, что он опубликовал всего лишь личный призыв к собратьям по цеху: не принимать участия в официозной пропаганде, не ходить на тусовки жирных котов, не брать денег ни от ФСБ, ни от ЛУКОЙЛа… Имеет право.

Однако попадает он и в меня. Дело в том, что одна моя телепрограмма, «Временно доступен», которую я веду вместе с Дмитрием Дибровым, выходит на ТВЦ. А другая, «Большая семья», которую я веду вместе с Дмитрием Харатьяном – на «России». И мне за них платят деньги. Которые, получается, дурно пахнут омоновскими сапогами.

Конечно, я мог бы легко не обращать на актера Девотченко внимания. Хотя бы потому, что моя позиция уязвима слабо, а его – уязвима легко. Ведь я программы свои записываю на телекомпании, называющейся АТВ – той самой, на которой делалось «Времечко». К тому же ни в одной программе я не произнес ни одной лизоблюдской тирады. Напротив, пытал Александра Гордона, на кой черт он подписал письмо против Ходорковского, Никиту Михалкова – с какой это стати он уговаривал Путина идти на третий срок, а Михаила Боярского – отчего он поддерживает газоскреб в Петербурге. Так что я отвечаю за вдохновение, а уж кому АТВ сможет рукопись продать – это, полагаю, тому, кто купит.

Я ведь не актер Девотченко, который снимался в сериале «Менты», главная идея которого сводилось к тому, что менты – благороднейшие, самоотверженнейшие люди. В то время, как в реальной жизни, как правило, наоборот. И это я знаю по личному опыту.

Однако отвечать актеру Девотченко подобным образом мне не хочется. Потому что его мысль понятна – не участвуй ради денег в том, что мерзко, не говори за деньги гадости – и против нее мне решительно нечего возразить. Это как машинистка начнет возражать, что не виновата, что печатала быстро и без ошибок, а ей в ответ – да ты ж, милочка, печатала расстрельные списки.

Актер Алексей Девотченко, по гамбургскому счету, прав.

Неправ он только в одном – что ограничивает сферу неправедных дел сотрудничеством с 1-м каналом или НТВ, ЛУКОЙЛом или ФСБ, ворами или шовинистами.

Потому что, по большому счету, не вполне праведно в том, в чем мы все с вами живем, вообще жить.

13 апреля 2010

http://www.podst.ru/posts/4218/

На днях что-то вновь стряслось со скоростным поездом «Сапсан», который пролетает 650 километров между Питером и Москвой за три с половиной часа. Сначала сообщили, что в поезд чем-то швырнули местные жители, потом – что оборвался контактный провод.

Удивления никакого. За полгода, что «Сапсан» носится по трассе, придорожные жители швыряли в него тяжелыми предметами 9 раз, уподобляясь герою чеховского «Злоумышленника». Впрочем, не уподобляясь. У Чехова сиволапый мужик свинчивал с рельсов гайку, потому как из нее получалось отличное грузило, а последствия его не грузили – ну, а нынешние злоумышленники думают как раз о последствиях. Они мечтают «Сапсан» остановить навсегда. Ведь у них из-за «Сапсана» отменили множество электричек.

Мягкий вывод из рассказа Чехова – о неизбежном столкновении новых (читай – западных) технологий с реальной Россией, которая на все эти технологии реагирует лапотным «чаво?» Доктор Чехов просто фиксировал особенности русского организма, не предлагая лечения. Чем, кстати, отличался от Пушкина, который все вздыхал о западном либерализме – достаточно почитать его письма Вяземскому.

Вывод из злоключений «Сапсана» аналогичен выводу из «Злоумышленника». Западные технологии, не выросшие на русской почве, а насильно на нее пересаженные, всегда будут давать побочные эффекты в виде бунтов: когда-то – картофельных, а теперь – сапсановых. Ведь в Европе, где первыми появились скоростные поезда, все эти «Талисы», «Евростары», «ТЖВ», они появились вместе с ростом скоростей обычных электричек и с развитием сети железных дорог. У нас же «Сапсан» поставлен на рельсы, уложенные чуть не век назад – и он прет по ним, как «Мерседес» с мигалкой прет по обычному разбитому российскому шоссе.

К чему, спросите, я клоню? К отмене «Сапсана»? К отмене «мигалок»? К снятию с работы министра Якунина или бери выше? Да ни к чему. Я тут на стороне Чехова, а не Пушкина. Поэтому, прокатившись пару раз на «Сапсане», я из Москвы в Питер продолжаю ездить на медленных ночных поездах.

Так, кстати, получается и дешевле.

20 апреля 2010

http://www.podst.ru/posts/4247/

У моего молодого коллеги неизлечимая болезнь. Анализы неутешительны. В принципе, он знает, сколько лет такие, как он, могут протянуть.

Он рассказал об этом мне, потому что у меня есть знакомые в медицине – и тут я обещаю помочь – но главным образом, потому, что невыносимо в одиночку жить с ощущением, что праздник жизни, на который ты едва вбежал, для тебя завершен. Вместо новогодней елки – выжженный лес, и никакой дискотеки. У него нет даже девушки, а его ровесники веселятся и занимаются глупостями. Я знаю, что он в своем новом ощущении должен пройти стадию отрицания, отчаяния, депрессии и, наконец, смирения. Он умен и тоже об этом знает, но пока у него депрессия.

И вот мы нарезаем круги по скверу, и он спрашивает меня, как я думаю, есть ли ТАМ что-нибудь. И я честно отвечаю, что поскольку органы чувств связаны с телом, то после смерти тела попросту исчезает понятие ТАМ. Я не религиозен, чтобы утешать его тем, во что не верю. «Но, – продолжаю я, – лет 10 назад я впервые осознал, что считать жизнь способом существования белковых тел – это большая глупость».

Я действительно тогда ясно понял, что жизнь – это обработка информации, создающая новую информацию. Вот мы читаем Эсхила, чье тело давно распалось в прах. Эсхил говорит о Прометее, который не только украл для людей огонь, но и отнял у них дар предвидения, заменив надеждами, – и это утверждение меняет наши представления о мире и о себе. Следовательно, Эсхил жив. И Пушкин жив, и Толстой, не говоря уж про Элвиса Пресли. Хотя, когда наша планета исчезнет – а она однажды исчезнет, подобно нашим телам – и жизнь снова изменит форму, Пушкин с Толстым, вероятно, тоже умрут.

«Я понимаю, о чем ты говоришь, – замечает коллега. – Но не могу поверить, что мне осталось так мало».

«Не повторяй, – отвечаю я ему, – ошибки измерения жизни годами. Измеряй жизнь объемом обработанной информации. Измерять жизнь годами так же глупо, как радоваться тому, что твой компьютер долго загружается. Радоваться нужно, если быстро работает мощный компьютер».