Михаил Задорнов - Поцелуй ведьмы. Часть 1

В моей жизни немало было интересных встреч с необычными людьми. И не только с известными, которых называют пафосным словом «звезда». Как ни странно, неизвестные люди самых «обыкновенных» профессий повлияли на меня больше, чем любые телекумиры.

Об одной такой встрече я давно хотел рассказать. Если бы она произошла в жизни какого-нибудь режиссёра, он бы непременно придумал захватывающий мистический триллер в духе романов или фильмов остросюжетного мистика Стивена Кинга. Ввёл бы супергероя! В начале фильма, как требует инструкция Голливудщины, обязательно произошло бы убийство, раскрытие которого потом держало на себе весь фильм. Я считаю, это бы опримитивело то, что случилось однажды со мной. Да, я не супергерой, но всего одна «случайная» встреча с молодой женщиной в далёкой приамурской тайге мистически предопределила самый главный поворот в моём творчестве через много-много лет. И я не могу об этом не рассказать. Я не верю в случайности и в мистику. Мистикой люди называют те законы природы, которые учёные ещё не распознали. Согласитесь, что двести лет назад даже телефон показался бы мистикой любому академику, не говоря уже об интернете.

Однако чтобы эта почти детективная история стала понятна, надо описать события, которые ей предшествовали. Вспоминая ту часть своей жизни, я горжусь тем, что не в навороченном фантазией сценариста боевике, а в моей жизни в одной и той же теме встретились наши сибирские староверы, американские церэушники, таёжные волшебники, советские партработники и… обыкновенный молодой журналист, далеко не супергерой.

Поначалу мой отец не хотел, чтобы я стал писателем. Ему не нравилось то, что я пишу. Даже когда мои первые юмористические рассказы начали печатать в «Литературной газете», он говорил: «Чтобы заниматься таким несерьёзным делом, надо ещё иметь и серьёзную профессию!» Поэтому советовал мне не уходить из инженеров. Тем более что в лаборатории, где я работал на кафедре, назревало нешуточное открытие не без моего участия. Мы заканчивали разработку уникальной форсунки со сверхзвуковой скоростью впрыска топлива в паровой фазе в форсажную камеру сгорания летательных аппаратов. Удивительно, но я до сих пор понимаю смысл того, что сейчас написал.

Отец ничего не понимал в форсунках. Но когда слышал подобные фразы, очень гордился сыном, и если к нам приходили гости, просил с выражением рассказать им, чем я занимаюсь в Московском авиационном институте. Позже, когда он посмотрел поставленные мною спектакли в самодеятельном театре МАИ, где я, будучи инженером, на полставки подрабатывал режиссёром, начал сомневаться в том, что моё будущее будет связано с форсунками.

Хотя сама форсунка была запатентована, и, если когда-нибудь в мире изобретут особые огнеупорные материалы, чтобы её изготовить и внедрить в форсажной камере летательных аппаратов, несколько поколений моих потомков будут от рождения обеспечены пенсией памяти моего имени.

Позже, когда благодаря выступлениям в передаче «Вокруг смеха» ко мне стала приходить первая популярность, отец понял, что со сцены меня не согнать никакой сверхзвуковой форсункой. И с тех пор каждый раз очень расстраивался после споров со мной. Слава богу, мы жили в разных городах. Друзья отца его успокаивали: не требуй многого от сына, на детях природа отдыхает.

Ещё долгое время после того как я ушёл из инженеров, он не мог смириться с моим эстрадным будущим. Ему вообще не нравились эстрадные юмористы. Даже самые известные. И хотя в то время цензура не пропускала шуток на тему ниже пояса, всё равно считал эстраду пошлостью:

— Если хочешь стать настоящим писателем, — не уставал он учительствовать, — тебе надо написать роман о современной жизни. О простых людях, а не о том, что у тебя под носом. Начинается строительство Байкало-Амурской магистрали. Чем не тема? О первопроходцах!

Такие его высказывания меня злили. Во-первых, я считал, что ими он меня унижает: мол, роман о БАМе — это настоящее, а то, чем я занимаюсь, нечто вроде производственных отходов:

— Папа, как ты не понимаешь, БАМ — это не первопроходцы, а первопроходимцы! Они едут туда за дублёнками, за коврами, хрусталём и надбавками к зарплате. Я не хочу уподобляться советским писателям, у которых в романах хорошее всегда конфликтует… с ещё более хорошим! Он любит её, а она любит свой завод, и они оба перевыполняют план во время медового месяца.

— Остроумно! Но… БАМ сейчас очень нужен стране. Посмотри на карту. Железная дорога через Сибирь проходит практически по китайской границе. Китайцы, если захотят, смогут уничтожить её за один день, и вся Сибирь окажется отрезанной от центра. Помяни моё слово, скоро Китай станет опасен!

Сегодня, в другом тысячелетии, мне удивительно, как отец тогда ещё, в семидесятые годы прошлого века, понимал то, о чём заговорили всерьёз лишь теперь.

В те недолгие передышки между «философскими» ссорами он пытался мне объяснить, что настоящий талант умеет разглядеть интересные стороны в жизни самых неприглядных и простых людей. «Овощи растут из грязи, а очень полезные!» — процитировал он мне однажды кого-то из классиков средневекового афоризма:

— Я же предлагаю тебе написать роман не о партийных вожаках, а о тех людях, якобы овощах, которые на самом деле витамины.

Теперь я понимаю, отец мыслил масштабно. Он не был коммунистом. Однако порой даже в партийных секретарях видел людей порядочных. Особенно любил сибиряков. Он жил в Риге. Когда ему не хватало впечатлений, отправлялся путешествовать по Сибири и Дальнему Востоку. Ему нравилось в путешествиях знакомиться и разговаривать с охотниками, рыбаками, рабочими, пограничниками, моряками…

Слово «рабочий» так часто произносилось в то время с экранов телевизора и в газетах, что у меня ассоциировалось лишь со словом «пролетарий». А слово «пролетарий» мне активно не нравилось. Для меня пролетариями были те, кто всегда пролетал мимо. Или ещё страшнее — чудились какие-то «летарии»: нечто вроде помеси пресмыкающихся с неудавшимися млекопитающими. От них явно веяло ответвлением от эволюционной ветви развития человечества. К ним же я относил и доярок, и свинарок, и шахтёров, и сталеваров… В общем, всех, о ком кричали советские дикторы добрыми, хорошо поставленными голосами и кого показывали в «Голубых огоньках» вперемешку с комсомольскими и партийными запевалами.