Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6486 ( № 44 2014)

«Ливан: раны и надежды» назвал писатель свой очерк о поездке в Бейрут осенью 1978 года в качестве корреспондента «Литературной газеты». Вскоре он издал книгу «Между двух огней». Он увидел город, который ещё недавно был прозван «Вторым Парижем», «Средиземноморской жемчужиной» и где теперь снайперы с крыш высотных домов стреляли по живым мишеням («Старик, женщина, ребёнок – всё равно»).

Нашедшие в Ливане приют после геноцида 1915 года армяне некогда установили памятник погибшим и в благодарность народу гостеприимной страны. Ныне его взорвали («Остался лишь скелет скульптуры»), а в правоэкстремистской газете поместили портрет Талаата.

Сразу после своего создания армянская община принялась строить дома, школы, церкви, сажать деревья, первой в Ливане открыла театр – вообще всячески способствовала процветанию страны. И вот – «в который уже раз на своём веку беженцы?» – толпятся люди у иностранных посольств, уезжают тысячами…

И каким контрастом выглядела написанная в том же году книга З. Балаяна «Очаг», ставшая итогом своеобразной многомесячной экспедиции уже не по дальней Камчатке, а по родному краю. Автор окрестил своё путешествие «Возрождением», видя в жизни республики буквально воскрешение народа после геноцида, который, как подчёркивает писатель, отнюдь не сводился только к чудовищному всплеску 1915 года, а в течение долгих десятилетий «был возведён в ранг государственной политики» Турции.

Перемены, произошедшие в советской Армении, вовсе не похожи на то, как в одном эпизоде путешествия «одним-единственным рывком трактор вытащил газик из ямы»! Десятилетия напряжённейшего труда потребовались, чтобы на месте могил и пепелищ возник, по выражению писателя, «настоящий, обновлённый армянский очаг», чтобы из семисот тысяч сирот и обездоленных выросла почти четырёхмиллионная страна, где каждый год справляли тридцать тысяч свадеб и рождались семьдесят тысяч детей.

Говоря о достижениях маленькой республики, Зорий Балаян замечает при этом, что «пора лирическое, набившее оскомину определение «солнечная Армения» употреблять с некоторыми оговорками».

«Можно ещё позволить себе сказать «солнечная Араратская долина», но никак нельзя то же самое сказать о всей республике», – пишет он, рассказывая о своём путешествии «по зиме»… в мае в высокогорном Гукасянском районе, где «практически ничего не растёт и не цветёт»: «крохотная деревушка, утопающая в снегу и грязи. Ни одного дерева. Такие посёлки я видел лишь на Крайнем Севере в зоне вечной мерзлоты».

Хочется специально задержать на этой картине внимание нынешнего читателя, который, может статься, ухмыльнётся, не раз и не два повстречав упоминания, что автор посещал разные предприятия, колхозы и прочие объекты то «вместе с первым секретарём Иджеванского райкома партии», то «с первым секретарём Ноемберянского райкома комсомола», то с «первым секретарём горкома партии», то «с первым секретарём Калининского райкома комсомола», то с «председателем Гукасянского райисполкома».

Ведь при всём «политесе» по отношению к этим «первым лицам» (среди которых, замечу, были и весьма интересные люди) в книге не обойдены вниманием ни доярка с «натруженными руками» Седа Есаян (в нынешней же публицистике ни скотницы, ни тракториста с комбайнёром днём с огнём не сыщешь!), ни Николай Насибян, сделавший свою последнюю хирургическую операцию в глухих горах, куда он, умирающий, добрался лишь на носилках, ни сын его, тоже врач районной больницы.

А главное – никакие сопровождающие, ничья «опека» не мешают ему увидеть и запечатлеть ни вышеупомянутую бедную неказистую деревушку, ни плачевное состояние других сёл, будь то Караглух, где «за последние годы сыграли всего одну свадьбу», а в школе на триста мест учатся чуть больше ста детей, ни проблемы, связанные с отходничеством или с обмелением знаменитого Севана, ни вред, причиняемый природе иными заводами («Идёшь словно не по траве, а по сплошному цементу» и т.п.).

Среди тьмы персонажей книги «Очаг», как и во всём написанном Зорием Балаяном, много участников Великой Отечественной. В одном лишь Шамшадинском районе ему рассказали и об Акопе Адамяне, чьим именем на Украине названа высота, при штурме которой он геройски погиб, и о Саркисе Айрапетяне, на третий день войны врезавшемся со своим горящим самолётом в колонну вражеских танков, и об Артавазде Адамяне, вытерпевшем в плену пытки раскалённым прутом со звездой на конце.

С гордостью напоминает он, что одним из легендарных защитников Брестской крепости стал его соплеменник Самвел Матевосян. Зорий Балаян стал и одним из вступившихся за Матевосяна, когда тот сделался жертвой клеветы.

Пространный очерк «Крылья» рассказывает о лётчике Нельсоне Степаняне, который начал свой боевой путь под осаждённым Ленинградом, а закончил дважды Героем Советского Союза, совершив незабываемый подвиг под Либавой: «…Поняв, что горящий ИЛ-2 невозможно посадить на своей территории, он сделал резкий разворот и врезался в расположение транспортов противника», – говорится в одном из документов Архива Министерства обороны.

В собрание сочинений писателя «Крылья» входят в раздел «Портреты», это в самом деле портрет. И всё же наибольшие удачи З. Балаяна в этом жанре или роде иные.

По уже известным читателю причинам в детстве самым близким мальчику человеком оказался дед Маркос. Неудивительно, что он и стал впоследствии первой «моделью» молодого литератора, в данном случае – портретиста.

Литература богата фигурами подобных стариков с их уроками внукам, да и всем окружающим, преподанными не столько словами, сколько всем образом жизни, будничным поведением и поступками, отношением к миру, природе, людям. Маркос – ещё одно примечательное лицо в этом трогательном иконостасе. Уже заголовок повести «Мой дед резал хлеб стоя» говорит об органическом уважении героя к плодам человеческого труда, подлинной твердыни его взгляда на мир и жизнь, когда, по его убеждению, днём «мужчина может лежать только в гробу».

Если дед как бы невольно «позировал» будущему портретисту, то с родителями было куда сложнее. Об отце остались лишь самые смутные воспоминания «…Как раз в день моего двухлетия прикатил… «чёрный ворон».

Школьником мальчик любил перелистывать и рассматривать учебники старшеклассников, где «можно было найти портреты с выколотыми глазами, пририсованными рогами или усами», думал увидеть там и отца, тоже, как эти люди, объявленного «врагом народа».

«...Когда маму этапом отправили в Сибирь, я учился в первом классе. Когда она вернулась – в десятом, – пишет сын. – Всю жизнь мама молчала, скрывала от своих сыновей то, что терзало её душу из года в год, изо дня в день». Молчала, не только щадя их, но и не слишком веря политической «погоде», когда подкрадывалась и почти уже в дверь стучалась ресталинизация.