Газета Завтра Газета - Газета Завтра 521 (46 2003)

Юрий Кузнецов

18 ноября 2003 0

47(522)

Date: 18-11-2003

Author: Юрий КУЗНЕЦОВ

ПОЭТ И МОНАХ

Умер великий русский поэт Юрий Кузнецов. Внезапно, в одночасье, утром 17 ноября. И страшно подумать, вспоминая его строчки из "Сошествия в ад": не напрасно ли он так близко приближался к теме бездны? Пророчества великих поэтов имеют несчастье сбываться...

Еще совсем недавно он неторопливо жег как ненужные черновики своих стихов на пустыре возле дачи во Внукове, а потом читал там своим друзьям опять же оказавшиеся пророческими новые стихи "Поэт и монах".

"Там всё сказано, мой ответ всем оппонентам", — промолвил он. Это стихотворение и оказалось для него последним...

Мы уверены: быстро схлынет вся ненужная суета и пена, все мешающие поэзии споры, и русский читатель поймет — какого гения потеряла Россия.

XX век начинался в русской поэзии Александром Блоком, окончательно же завершился этот XX век 17 ноября 2003 года — со смертью Юрия Кузнецова.

Юра, мы будем помнить о тебе всегда, а стихи твои уже обрели свою вечную свободу и совершенство. Обрели ту классическую законченность, которая наступает только после смерти, и отныне они заслуженно войдут в золотой фонд великой русской литературы.

Редакции газет "Завтра" и "День литературы",

журналов “Наш современник” и “Москва”,

Союз писателей России,

Московская городская организация СП России.

То не сыра земля горит,

Не гул расходится залесьем, —

Поэт с монахом говорит,

А враг качает поднебесьем.

Монах недавно опочил.

Но сумрак, смешанный со светом,

Его в дороге облачил,

И он возник перед поэтом.

Его приветствовал поэт:

— Как свят, монах?

Как живы черти?

МОНАХ

Не очень свят. А живы нет.

Вся жива — сон.

Готовься к смерти.

ПОЭТ

Искал я святости в душе

И думал о тебе порою.

И вот на смертном рубеже

Явился ты передо мною.

Признайся, что не любишь ты

Мечты, любви и красоты,

Запросов сердца и ответов?

МОНАХ

Признаться, не люблю поэтов,

Изображать вы мастера.

Но только зло

и только страсти,

Что так и валят из нутра.

ПОЭТ

Ты прав, монах.

Но прав отчасти.

МОНАХ

А птицы вашего пера —

Воображение и память.

Но что касается добра,

Ваш слог и бледен, и натянут.

ПОЭТ

А мощь Державина!

Вот слог:

"Я царь — я раб —

я червь — я Бог!"

МОНАХ

Отвратна мне гуденьем крови

Державинская ода "Бог".

ПОЭТ

А что ты скажешь о любови?

МОНАХ

Исходит кровью не любовь,

А ваше самовыраженье.

В отмирном самоотверженье

Я умерщвляю плоть, и кровь,

И память, и воображенье.

Они затягивают нас

В свистящий вихрь

земного праха,

Где человек бывал не раз,

Был и монах — и нет монаха.

ПОЭТ

Пускаешь пыль в глаза, монах!

Уж пел Давид под диким Кедром,

Что человек есть только прах.

С лица земли

взметенный ветром.

МОНАХ

В искусстве смешано твоем

Добро со злом

и тьма со светом,

Блеск полнолунья с божеством,

А бремя старости с последом.

Покуда мысли есть в уме,

Покуда в сердце есть желанья,

Для узника очарованья.

Не мысли, не желай — и ты

Достигнешь

высшего блаженства

При созерцанье совершенства

Добра, любви и красоты.

ПОЭТ

Монах, ты о каком уме

И о какой толкуешь тьме?

Что есть в уме,

то есть и в чувстве,

А значит,

в сердце и в искусстве.

Искусство смешано. Пусть так.

Пусть в нашем поле

плевел много.

Но Богу дорог каждый злак.

Ведь каждый злак —

улыбка Бога.

А ты готов все поле сместь

За то, что плевелы в нем есть.

Не слишком ли

ты судишь строго?

Что ж остается нам,

творцам?

МОНАХ

Плач покаянья остается

Творцам, а может, мертвецам.

ПОЭТ

Давно в искусстве раздается

Сей плач.

МОНАХ

Искусство — смрадный грех,

Вы все мертвы,

как преисподня,

И ты мертвец —

на вас на всех

Нет благовестия Господня.

В предверье

Страшного Суда

На рафаэлевой картине —

Завеса бледного стыда,

А не сияние святыни.

ПОЭТ

Загнул юрод! Еще чего!

Чтоб на лице Пречистой девы

Не выражалось ничего

От прародительницы Евы?

Так отреши ее тогда

От человеческого рода,

От богоданного стыда

Под знаком совести юрода.

Ты умерщвляешь плоть и кровь.

Любовь лишаешь ощущенья.

Но осязательна любовь,

Касаясь таин Причащенья.

Какой же ты христианин

Без чувственного постоянства?

Куда ты денешь, сукин сын,

Живые мощи христианства?

Так умертви свои уста,

Отвергни боговоплощенье,

Вкушая плоть и кровь Христа

И принимая Причащенье!

При грозном имени Христа,

Дрожа от ужаса и страха,

Монах раскрыл свои уста —

И превратился в тень монаха,

А тень осклабленного рта —

В свистящую воронку праха.

И смешаны во прахе том

Добро со злом и тьма со светом.

И ходит страшным ходуном

Свистящий прах перед поэтом.

Под ним сыра земля горит,

И гул расходится залесьем.

— Смотри, — поэту говорит,—

Как я качаю поднебесьем.

Поэт вскричал:

— Да это враг! —

Окстился знаменным отмахом —

И сгинул враг, как тень в овраг,

Но где монах? И что с монахом?

Александр Проханов

18 ноября 2003 0

47(522)

Date: 18-11-2003

Author: Александр Проханов

ОСПУ ЛЕЧАТ ЧУМОЙ

Советская идеология напоминала глыбу прозрачного голубоватого льда, в которую были вморожены вирусы либерализма. Сонно прозябали в глубине голубого кристалла, озаряемые полярным сиянием партийных съездов. Когда начались оттепель и слякоть "перестройки", лед растаял. В теплой луже вирусы проснулись и моментально размножились, переросли в эпидемию, и целый десяток лет страна чихала и кашляла либерализмом.

Это был "либерализм меньшинства", угнетавшего и сводившего в могилы миллионы людей, кого либералы наградили расстрельной кличкой "красно-коричневого народа". Плодами экономического либерализма воспользовались олигархи, отбросив в нищету и разруху могучую экономику Советов. Политический либерализм был представлен "младореформаторами", не подпускавшими к управлению опытных государственников, превративших страну в жижу, из которой, как рептилии, поползли разного рода "сепаратизмы", вылезли, как жуткие аллигаторы, две чеченские войны. Культурный либерализм стал проповедовать ценности, находящиеся ниже пупка, прервал длящуюся веками проповедь "истины, добра, красоты", втолкнул просвещенный и образованный народ в варварство и духовную тьму. "Свободу слова" получила узкая группа вхожих в Кремль журналистов, а также очень богатых телевизионных ведущих, использовавших свою "свободу" для клановых информационных войн, для электронного подавления народного недовольства, для бесконечных игр и забав, напоминавших танцы ордынских батыров на поверженных телах русских невольников.