Эксперт Эксперт - Эксперт № 46 (2014)

О необходимости мягкой кредитной политики говорит и Михаил Матовников: «Жесткая денежно-кредитная политика, выражающаяся в дороговизне рублевых ресурсов, является дополнительным фактором ухудшения ситуации в экономике и банковской сфере. Банки всегда могут поднять ставку для заемщика, но в какой-то момент это начинает работать им во вред. С ЦБ та же ситуация. До какого-то момента повышение ключевой ставки выглядит очень даже разумным решением. Но в настоящий момент со ставкой 9,5 процента, разом переоценивающей пассивы банковской сферы, у нас возникают серьезные проблемы. Причем проблема у нас не с жесткостью ЦБ, а с денежным предложением как таковым». Почему нашей экономике не хватает денег? ЦБ предоставляет ликвидность, для того чтобы компенсировать отток ликвидности из банковской системы, вызванный автономными факторами: ростом наличного обращения денег, изъятием денег через профицит бюджета, продажей валюты из золотовалютных резервов, поясняет Матовников. Каждый год в среднем 1,4–1,8 трлн рублей покидают банковскую систему, и ЦБ должен эти деньги через какие-то свои каналы в систему поставлять. Уже много лет объем средств банков на корсчетах ЦБ составляет порядка 1 трлн рублей, и каждый раз резкое уменьшение этой суммы ведет к проблемам с межбанковскими расчетами. Значит, ЦБ должен эту сумму постоянно поддерживать. Дальше вступает простая математика. «Предположим, долг банков перед ЦБ скоро составит порядка шести триллионов рублей по ставке чуть выше, чем ключевая 9,5 процента, — рассуждает Матовников. — Это означает почти 600 миллиардов рублей процентных платежей для банков. Откуда они их осуществляют? С корсчетов в ЦБ. Если на корсчетах денег будет на 600 миллиардов рублей меньше, что должен сделать ЦБ? Вернуть эти 600 миллиардов рублей в систему. Как это называется? Пирамида. Чем больше ставка, тем выше долг, тем больше ЦБ должен давать, чтобы банки обслуживали этот долг».

У нашего ЦБ, считает Михаил Матовников, сейчас не очень много способов поддержания ликвидности в банковской системе, кроме запуска того или иного механизма скупки ценных бумаг на баланс. Покупать ипотечные ценные бумаги, как это делает, например, Европейский центробанк, было бы разумно и правильно. Если ЦБ накупил ценных бумаг, а потом решил повысить ключевую ставку, платежи банков по этим бумагам в его адрес не переоцениваются. Соответственно, меньше становятся процентные риски, которые создает для системы нынешний механизм рефинансирования.

Таким образом, теоретически правильные меры и инструменты ЦБ по работе со ставками и валютным рынком необходимо дополнять серьезным развитием облигационного рынка — иначе все эти меры будут иметь отрицательный эффект.

В подготовке статьи принимали участие Александр Ивантер и Дмитрий Яковенко

Речь председателя совета управляющих Федеральной резервной системы США Бена Бернанке на конференции в честь Милтона Фридмана (Чикагский университет, 8 ноября 2002 года)

section class="tags"

Теги

Тема недели

/section

Драматические события этой недели на российском денежном рынке и надежда на пересмотр политики от политики денежного сжатия к политике денежного расширения заставляют нас опереться на двух великих экономистов — Милтона Фридмана и его верного ученика Бена Бернанке. Оба утверждали, опираясь на факты, что глубина и катастрофичность Великой депрессии 30-х годов прошлого века была следствием ошибочной политики ФРС, которая, увлекшись борьбой со спекуляциями, не учитывала влияния политики на хозяйственную активность. Многие моменты имеют настолько сильные аналогии с текущим состоянием российского рынка, что хочется надеяться: речь Бернанке будет звучать убедительно. (Мы публикуем ее сильно сокращенный вариант в собственном переводе; просим простить за шероховатости.)

figure class="banner-right"

var rnd = Math.floor((Math.random() * 2) + 1); if (rnd == 1) { (adsbygoogle = window.adsbygoogle []).push({}); document.getElementById("google_ads").style.display="block"; } else { }

figcaption class="cutline" Реклама /figcaption /figure

Среди экономистов Фридману нет равных. Сегодня я хотел бы почтить Милтона Фридмана, говоря об одном из его самых больших вкладов в экономику… Это достижение не что иное как самое убедительное объяснение худшего экономического бедствия в американской истории — начала Великой депрессии (1929–1933)… В своей «Монетарной истории» Фридман и Анна Шварц привели доказательства того, что экономический коллапс 1929–1933 годов был следствием того, что национальный денежный механизм дал сбой. В противовес распространенному мнению, что деньги были пассивным игроком в событиях 1930-х, Фридман и Шварц утверждали, что «сокращение 1929–1933 годов — трагическое свидетельство важности денежных сил».

Статистик, изучающий данные о Великой депрессии, заметил бы, что денежная масса, объемы производства и цены в Соединенных Штатах падали вместе в 1929–1933-м и вместе поднимались в последующие годы. Но эти корреляции не отвечают на ряд вопросов. Действительно ли изменения в денежной массе в значительной степени стали причиной изменений в ценах и объеме производства? Или, наоборот, объем денег пассивно реагирует на состояние экономики? Или, может, существует какой-то неизмеримый фактор, который влияет на все три переменные?

В самом сердце анализа Фридмана и Шварц лежит определение исторических периодов, когда изменения в монетарной политике происходили по причинам, не зависящим от объема производства и цен. Во времена ранней Депрессии таких эпизодов было четыре.

Первый эпизод — умышленное ужесточение монетарной политики, которое началось весной 1928 года и продолжалось до обрушения фондового рынка в октябре 1929-го. Принципиальной причиной ужесточения была нарастающая озабоченность правительства спекуляциями на Уолл-стрит. ФРС долгое время делала различие между «продуктивным» и «спекулятивным» использованием банковских кредитов, а быстрорастущий фондовый рынок и увеличение кредитов брокерам входили в число основных проблем. Бенджамин Стронг, влиятельный президент ФРБ Нью-Йорка, имел строгие взгляды на использование кредитно-денежной политики и хотел остановить бум фондового рынка. К сожалению, он умер в октябре 1928 года. И на «антиспекулятивную» политику ужесточения в 1928–1929 годах повлияла вражда между преемником Стронга в ФРБ Нью-Йорка Джорджом Харрисоном и членами ФРС в Вашингтоне. Стороны не смогли договориться о принятии «лучшего» метода сдерживания кредитов брокерам: ФРС склонялась к так называемому прямому действию, по существу программе морального убеждения, в то время как Харрисон считал, что только повышение учетной ставки будет эффективным... Как заметили Фридман и Шварц, «к июлю (1928 года) ставка дисконтирования поднялась в Нью-Йорке до пяти процентов (самая высокая с 1921 года)... Фридман и Шварц показали, что за ужесточением политики последовало падение цен и ослабление экономической активности: «В течение двух месяцев с циклического пика в августе 1929-го до падения производства оптовые цены и личный доход упали на 20, 7,5 и 5 процентов соответственно».