Николай Ульянов - Происхождение украинского сепаратизма

Возникновение РУП и вся деятельность Михновского без инспирации, по крайней мере, без одобрения львовского ареопага — немыслимы. На тесные связи РУП с народовцами указывает не только печатание в Галиции ее брошюр и статей, не только львовский «трумтадратский» стиль поведения и высказываний, но также то обстоятельство, что в войне 1914—1918 гг. украинские социал-демократы выступили на стороне Австро-Венгрии, основав там «Союз вызволення Украины». В 1917 г. они переиздали в |265:Вене главное произведение своего вождя, «Самостийну Украину», подчеркнув в предисловии преемственную связь между своим «Союзом» и прежней РУП. Они писали:

«Нужны ли кому более ясные доказательства того, что самостийная Украина есть наш старый лозунг, чем тот факт, что все четыре члена президиума „Союза вызволення Украины“ были деятельными членами „Революционной украинской партии“ (РУП), первая брошюра которой носит название „Самостийна Украина“».

Невозможно не сказать здесь хоть в двух словах еще об одном проявлении «формального национализма». Относится оно к области педагогики и связано с именем народного учителя Бориса Гринченко. В 1912 году, после его смерти, Х. Д. Алчевская, известная школьная деятельница Харьковской губернии, рассказала на страницах «Украинской жизни» о любопытном случае из его практики. Он работал когда-то сельским учителем в имении Алчевской. Возвратясь однажды из-за границы, Алчевская не увидела в школе ни одной девочки, тогда как раньше их было много. Оказалось, что Гринченко попросту разогнал их и не принимал новых. Доискиваясь причины, Алчевская установила сугубо «национальный» ее характер: «не следует калечить украинскую женщину обучением на чуждом ей великорусском языке» {243} .

На бедного учителя произвело впечатление распространявшееся в те дни учение о женщине как хранительнице национального типа. Вычитал он это, конечно, из галицийской литературы, которую приобретал всеми способами. Был и сам сотрудником львовской «Правды». Он внимательно следил за появлением новых неологизмов, вводя их сразу же в лексикон своих учеников.

Школу свою он рассматривал как рассадник будущих педагогов-самостийников. Наиболее способных ее питомцев всячески продвигал в учительскую семинарию.

Ему принадлежит изобретение конспиративной системы преподавания сразу на двух языках. Официально оно велось |266:по-русски, а тайно — по-украински. Введено было правило, по которому ученики обязаны отвечать на том языке, на котором их спрашивали. Благодаря этому, инспекторские посещения класса не были страшны. Из учебников Гринченко вырезал неугодные ему страницы и вклеивал вместо них текст собственного сочинения, писанный печатными буквами. Такую же работу проделывал над хрестоматиями. Заводил при каждой школе отдельную малорусскую библиотеку. Найдя секрет успеха в деле культурного раскола русского племени, он стяжал лавры Михновского в самостийнической педагогике [204].

Украинизация языка, науки, быта, всех сторон жизни неизбежно должна была привести к мысли и об украинизации Церкви. Это и было сделано, хотя с большим запозданием, как едва ли не последний по времени акт национального творчества сепаратистов. Причина тому, надо думать,— в большой внутренней трудности реформы.

Церковь и без того была «украинской» от рождения. Она возникла в Киеве, учреждена киевскими князьями, служила 900 лет на языке, введенном теми же князьями и всем киевским обществом X-го столетия. То был живой осколок Киевского государства. Объявив это государство «украинским», самостийники автоматически переносили новое имя на православную церковь. Теперь приходилось украинизировать украинское.

Кроме того, Грушевскому как историку лучше всех было известно, какую самоотверженную борьбу с католичеством выдержал южнорусский народ, защищая церковнославянский язык. Достаточно почитать Иоанна Вишенского, чтобы видеть, какой поход учинен был против него и какой мощный отпор дан малороссийским народом в XVI—XVII вв. Язык этот был буквально выстрадан и освящен кровью народа. Очевидно, по этой причине, а также в целях единения всех славян, Кирилло-Мефодиевское братство уделило в своем уставе особое внимание церковнославянскому языку. Провозглашая свободу всякого вероучения, |267:оно требовало «единого славянского языка в публичных богослужениях всех существующих церквей». Но вот Грушевский, провозгласив «долой славянщину», воздвиг на него гонение. Объяснял он свою ненависть, подобно Огоновскому, «демократическими» соображениями: язык-де мертвый, непонятный народу и полный архаизмов. Но истинная причина заключалась, конечно, не в этом. Церковнославянский язык служил основой общерусского литературного языка и общерусской литературной традиции, и пока украинский народ чтит его, он не отступит и от общерусской литературной речи. Идея самостийнической Церкви, где бы богослужение производилось на «мове», предопределена львовской политикой Грушевского. Но она, как все начинания сепаратистов, отмечена знаком ничтожного количества последователей.

Летом 1918 г. созван был Всеукраинский церковный собор, на котором о. Вас. Липковский поднял вопрос о богослужебном языке. Поставленный на голосование, вопрос этот решен был подавляющим большинством голосов в пользу церковнославянского. Тогда попы-самостийники, без всякого согласия своих прихожан, учинили Всеукраинську Церковну Раду и объявили прежнее православие «панским», солидаризировавшись с точкой зрения униатского катехита Омельяна Огоновского на язык своей Церкви, как «реакционный». «Пора нам, народе украинский, и свою ридну мову принести в дар Богови и цим найкраще им и себе самих освятити и пиднести и свою ридну Церкву збудувати». Самостийники, видимо, не замечали, какой удар наносили своему движению, объявляя 900-летнее церковное прошлое Малороссии не своим, не «ридным».

Никаких чисто конфессиональных реформ Церковна Рада не произвела, если не считать включения в число церковных праздников «шевченковских дней» 25 и 26 февраля по старому стилю,— причислявшего поэта-атеиста как бы к лику святых угодников. Затем последовала украинизация святцев. Перед нами «Молитовник для вжитку украинской православной людности», выпущенный вторым изданием в Маннгейме в 1945 г. Там греко-римские и библейские имена святых, ставшие за тысячу лет своими на |268:Руси, заменены обыденными простонародными кличками — Тимошь, Василь, Гнат, Горпина, Наталка, Полинарка. В последнем имени лишь с трудом можно опознать св. Аполлинарию. Женские имена в «молитовнике» звучат особенно жутко для православного уха, тем более, когда перед ними значится «мученица» или «преподобная»: «Святые мученицы Параська, Тодоська, Явдоха». Не успевает православный человек подавить содрогание, вызванное такой украинизацией, как его сражают «святыми Яриной и Гапкой». Потом идут «мученицы Палажка и Юлька» и так до… «преподобной Хиври».