Гаральд Граф - Императорский Балтийский флот между двумя войнами. 1906–1914 гг.

Как, в общем, мало надо, чтобы офицеры и команда из недовольных и готовых чуть ли не на открытое возмущение стали довольными и готовыми продолжать нести службу и в тяжелых условиях. Для этого только надо было дать понять, что тяжесть положения понимается и работа ценится. Начальство должно уметь обласкивать подчиненных, и тогда они могут многого достичь.

После смотра настроение сильно повысилось, и мы не сомневались, что адмирал Эссен как‑то изменит положение. Недаром Руднев сказал, что он надеется в ближайшее время мне назначить помощника и, кроме того, будет назначено несколько офицеров, и тогда я буду совершенно освобожден от несения вахты. Эта перспектива была более чем приятной.

После отъезда адмирала Эссена меня официально благодарили капитан 1‑го ранга Иванов и капитан 2‑го ранга Степанов. Конечно, из солидарности к высшему начальству.

После этого прошло несколько дней без всяких перемен, как вдруг разнесся слух, что капитан 1‑го ранга Иванов уезжает в длительный отпуск по болезни. Уехал он без всякой помпы, но забрал все свои вещи, из чего мы заключили, что он не собирается вернуться обратно. Действительно, скоро был назначен новый начальник отряда – контр‑адмирал Канин (впоследствии заменивший адмирала Эссена после его смерти на посту командующего флотом), просвещенный моряк и чрезвычайно симпатичный человек. Он сразу завоевал общие симпатии.

Затем пришла и еще более для нас утешительная весть, что капитан 2‑го ранга Степанов назначается командиром перестраивающегося в заградитель старого учебного корабля «Генерал‑адмирал», переименованного в «Нарову». Это уже было явной немилостью, потому что он мог рассчитывать получить после «Амура» один из кораблей первого ранга.

В сущности, мне было жалко Степанова. Впоследствии, в революцию, его постигла ужасная смерть. Он тогда в чине флота генерал‑майора был начальником Школы юнг, где был очень не любим. Его зверски убили в Кронштадте. В своей дальнейшей службе я с ним опять столкнулся, и тогда мы были в самых лучших отношениях.

Степанов был разительным примером, как люди, обладающие самыми положительными качествами при известных свойствах характера могут оказаться невыносимыми. Он был знающим офицером, аккуратным, чрезвычайно работоспособным, полным сознанием своего долга и безукоризненно честным, но, при узости взглядов и недалекости эти положительные качества делали его почти вредным начальником.

Наш старший офицер получил назначение командиром эскадренного миноносца «Громящий» [248], чему был страшно доволен, и его заменил старший лейтенант Феншоу [249].

Новым командиром был назначен флигель‑адъютант капитан 2‑го ранга Михаил Михайлович Веселкин [250]. Это было для нас невероятным везением. Веселкин совершенно не походил на Степанова. Его знал весь флот, и он был любим государем. При жизни генерал‑адмирала великого князя Алексея Александровича он был его адъютантом и другом. Это был прекрасный моряк и веселый и общительный человек. С минным делом он был знаком по малости.

Он любил, чтобы служба исполнялась весело и охотно. Ничего нудного и скучного не переносил. С ним работа протекала незаметно и легко. Он предоставлял своим офицерам полную самостоятельность, но требовал, чтобы все было на высоте. Мы вздохнули полной грудью; в кают‑компании воцарилось отличное настроение. Теперь уже нам не только не хотелось уйти с «Амура», а наоборот, если бы нас стали убирать, мы бы просили остаться.

В одиночестве Веселкин скучал и большую часть времени проводил в кают‑компании, внося большое оживление своими шутками и анекдотами. К тому же он любил хорошо поесть и еще больше угощать. Поэтому у нас почти ежедневно стали бывать гости с других кораблей, и сам Михаил Михайлович заботился, чтобы кушанья были изготовлены на славу. Однако бывало, что, назвав гостей и их хорошо угостив, ему вдруг становилось скучно, и он выходил на палубу и заводил беседу с вахтенным начальником. Он любил по утрам, забрав вестового, пойти на рынок и там накупить, что найдется самого лучшего. Затем звался повар и давались инструкции, какой устроить к обеду «закусон» по особым рецептам. Раз после утренней прогулки он появился со спиртовой жаровней, чрезвычайно довольный собой, а вестовой тащил за ним замечательную индюшку. Встретив меня на палубе, Михаил Михайлович сказал: «Вот сейчас зажарю индюшку, пальчики оближешь». Жаровня была установлена на столе в кают‑компании, и началось священнодействие. Действительно, индюшка вышла потрясающей: мясо белое и нежнейшее, корочки хрустели, и золотистый жир так и капал на тарелку. Все «облизывали пальчики», и, к полному удовлетворению Михаила Михайловича, от индюшки остался только остов.

Его любовь к кулинарии отражалась не только на офицерском столе, но и на командном, и щи, сваренные по указаниям командира и приправленные перцем и какими‑то другими специями, выходили такими, что от их «пробы» никто не мог устоять. Когда же сам Веселкин производил «пробу» командных щей, то при этом коку задавались бесчисленные вопросы, свидетельствующие о тонком знании им кулинарных тонкостей.

Кроме того, Веселкин был тонким знатоком церковных служб. Он их знал гораздо лучше многих батюшек, поэтому те его очень побаивались. Нередко бывали случаи, что возмущенный ошибками, Михаил Михайлович тут же перебивал батюшку и указывал на них. Конечно, этого не следовало делать, и он это сознавал, поэтому говорил: «Ну, знаешь, я не мог выдержать, ты, брат, так запутался, что мне стыдно стало».

В довершение благополучия штаб, наконец, исполнил свое обещание и к нам были назначены два офицера. Правда, среди них не было младшего минного офицера, но был артиллерийский офицер – лейтенант С.С. Козловский [251]и водолазный офицер – лейтенант Н.Я. Павлинов [252]. Поэтому меня совершенно освободили от несения вахтенной службы.

Наступила весна, и нам предстояло идти в шхеры на практику постановок минных заграждений. Но предварительно мы должны были совершить пробный поход в Либаву вместе с «Енисеем» для определения мореходных качеств корабля.

Приятно после зимней стоянки опять оказаться в открытом море. Полной грудью вдохнуть свежий весенний морской воздух. Приятно, стоя на мостике, обозревать ширь горизонта. Эта ширь так близка морякам. Им дороги мощь и гладь морской стихии. Приятно любоваться водной поверхностью, когда валы, пенясь, набегают друг на друга или нежно шумят волны, гонимые слабым ветром или, наконец, когда свежий бриз коснется гладкой поверхности и разольется мелкой рябью.

Поход в Либаву был одним удовольствием. В командире чувствовался моряк; чувствовалось, что он умеет управлять своим кораблем. В старой знакомой Либаве мы простояли всего два дня, но этого было достаточно, чтобы побывать везде, где остались воспоминания прежних лет.