Владимир Соловьев - Русские символисты

Или вот еще:

В воздухе повисли песен колоннады, И кристалл созвучий как фонтан звенит, Замерли в лазури белые громады И в лучах тумана матовый гранит. В мыслях пеной бьется зарево томлений, Молнией мелькают милые черты, К сердцу от чертогов чар и сновидений Перегнулись аркой звонкие мосты, Яркие гирлянды обвили фасады, Мрамора Каррары ароматный блеск... И звучат победно, тают серенады, И разносит эхо вдохновенный плеск.

Некоторые символисты облегчают себе труд сочинения бессмысленных стихов довольно удачным приемом: написавши один стих, они затем переворачивают его наизнанку - выходит другой:

Над темной равниной, Равниною темной, Нескромной картиной, Картиной нескромной, Повисли туманы, Туманы повисли, Как будто обманы, Обманы без мысли, Без мысли и связи В рассказе бесстрастном. В бесстрастном рассказе, В рассказе неясном, Где бледные краски Развязки печальной Печальны, как сказки О родине дальной.

А вот стихотворение, в котором нет не только смысла, но и рифмы, - оно как будто написано для иллюстрации выражения - ni rime, ni raison:

Мертвецы, освещенные газом! Алая лента на грешной невесте! О! мы пойдем целоваться к окну! Видишь, как бледны лица умерших? Это - больница, где в трауре дети... Это - на льду олеандры... Это - обложка Романсов без слов... Милая, в окна не видно луны. Наши души - цветок у тебя в бутоньерке .

Гг. символисты укоряют меня в том, что я увлекаюсь желанием позабавить публику; но они могут видеть, что это увлечение приводит меня только к простому воспроизведению их собственных перлов. Должно заметить, что одно стихотворение в этом сборнике имеет несомненный и ясный смысл. Оно очень коротко - всего одна строчка:

О, закрой свои бледные ноги.

Для полной ясности следовало бы, пожалуй, прибавить: "ибо иначе простудишься", но и без этого совет г. Брюсова, обращенный, очевидно, к особе, страдающей малокровием, есть самое осмысленное произведение всей символической литературы, не только русской, но и иностранной. Из образчиков этой последней, переведенных в настоящем выпуске, заслуживает внимания следующий шедевр знаменитого Метерлинка:

Моя душа больна весь день, Моя душа больна прощаньем, Моя душа в борьбе с молчаньем, Глаза мои встречают тень. И под кнутом воспоминанья Я вижу призраки охот. Полузабытый след ведет Собак секретного желанья. Во глубь забывчивых лесов Лиловых грез несутся своры, И стрелы желтые - укоры Казнят оленей лживых снов. Увы, увы! везде желанья, Везде вернувшиеся сны, И слишком синее дыханье... На сердце меркнет лик луны.

Быть может, у иного строгого читателя уже давно "залаяла в сердце собака секретного желанья", - именно того желанья, чтобы авторы и переводчики таких стихотворений писали впредь не только "под кнутом воспоминания", а и "под воспоминанием кнута"... Но моя собственная критическая свора отличается более "резвостью", чем "злобностью", и "синее дыхание" символистов вызвало во мне только оранжевую охоту к лиловому сочинению желтых стихов, а пестрый павлин тщеславия побуждает меня поделиться с публикою тремя образчиками моего гри-де-перлевого, вер-де-мерного и фёль-мортного вдохновения.

I

Горизонты вертикальные В шоколадных небесах, Как мечты полузеркальные В лавровишневых лесах. Призрак льдины огнедышащей В ярком сумраке погас, И стоит меня не слышащий Гиацинтовый Пегас. Мандрагоры имманентные Зашуршали в камышах, А шершаво-декадентные Вирши в вянущих ушах.

II

Над зеленым холмом, Над холмом зеленым, Нам влюбленным вдвоем, Нам вдвоем влюбленным, Светит в полдень звезда, Она в полдень светит, Хоть никто никогда Той звезды не заметит. Но волнистый туман, Но туман волнистый, Из лучистых он стран, Из страны лучистой, Он скользит между туч, Над сухой волною, Неподвижно летуч И с двойной луною.

III

На небесах горят паникадила, А снизу - тьма. Ходила ты к нему иль не ходила? Скажи сама! Но не дразни гиену подозренья, Мышей тоски! Не то смотри, как леопарды мщенья Острят клыки! И не зови сову благоразумья Ты в эту ночь! Ослы терпенья и слоны раздумья Бежали прочь. Своей судьбы родила крокодила Ты здесь сама. Пусть в небесах горят паникадила, В могиле - тьма.

Теперь гг. Брюсов и К имеют по крайней мере право обвинить меня в напечатании символических стихотворений на страницах "Вестника Европы".

* В буквальном переводе это значит: "кружево упраздняется в сомнении высочайшей игры". * См. телеграмму в "Нов. времени" от 16 декабря 1894 г., где сообщалось, что трое гласных названного собрания отстаивали свое мнение о необходимости сохранить телесное наказание 9.

I Впервые - ВЕ, 1894, № 8, с. 890-892; 1895, № 1, с. 421-424; № 10, с. 847-851. Подпись всех трех рецензий: Вл. С. Вошло в кн.: Соловьев Владимир. Стихотворения. Изд. 3-е. 1900, с. 193-213, с незначительными сокращениями. В настоящем издании воспроизводится журнальный текст.

Рецензии Соловьева на выпуски "Русских символистов" сыграли существенную роль в самоопределении раннего русского символизма в целом. Позднее Брюсов писал, что рецензии Соловьева сделали "маленьких начинающих поэтов "..." известными широким кругам читателей" (Брюсов В. Автобиография.- Русская литература XX века. 1890-1910. Т. 1. М., 1914, с. 109). К творчеству и личности самого Соловьева Брюсов неизменно испытывал почтительное уважение. В августе 1900 г. он записал в дневник: "Умер Вл. Соловьев "..." Мы были с П. И. [Бартеневым] на похоронах. Так суждено мне было встретиться с критиком моих первых стихов. А я мечтал - и часто - о личных беседах "..." Я поцеловал в руку своего случайного врага и ценимого мной поэта и мыслителя" (см.: Брюсов В. Дневники 1891- 1910. М., 1927, с. 89-90).

Стихотворение В. Брюсова "Осеннее чувство". Стихотворение В. Брюсова "Заветный сон". Стихотворение В. Брюсова "Самоуверенность".

В. Брюсову в ту пору был 21 год.

А. Л. Митропольский - псевдоним А. А. Ланга, товарища Брюсова по гимназии Креймана.

Отклик Соловьева на второй выпуск привел Брюсова в смятенье: "Читал ли "Вестник Европы", статью Соловьева о нем? Боже мой, он так уничтожил нас, что и клочьев не осталось" (Письмо к В. К. Станюковичу от 5 января 1895 г.-Литературное наследство. Т. 85. М " 1976, с. 733).

В. Брюсов печатал стихотворения под псевдонимом В. Даров, К. Созонтов, 3. Фукс и без подписи; Эрл. Мартов - псевдоним А. Бугона; Н. Нович - Н. Н. Бахтина. Стихотворение В. Брюсова "Отверженный герой".

Телеграмма привлекла внимание Соловьева потому, что одним из упомянутых гласных был его приятель кн. Д. Н. Цертелев.- См.: НВ, 1894, № 6753, 15 дек. (У Соловьева ссылка на 16 декабря - либо ошибка, либо опечатка).

"Я не сумею унестись в те сферы..." (Гете. Фауст, ч. 1. Пер. Б. Пастернака).

Стихотворение подписано: Эрл. Мартов. Стихотворение В. Брюсова "Творчество".

В беседе с корреспондентом газеты "Новости" В. Брюсов возражал критикам: "... какое мне дело до того, что на земле не могут быть одновременно видны две луны, если для того, чтобы вызвать в читателе известное настроение, мне необходимо допустить эти две луны, на одном и том же небосклоне. В стихотворении, о котором идет речь, моей задачей было изобразить процесс творчества" (1895, 18 ноября).