Бенгт Янгфельдт - Ставка жизнь. Владимир Маяковский и его круг.

Для того чтобы смириться с самоубийством Есенина, он пытается писать о нем, но работа продвигается вяло. Несмотря на то что он думает об этом «изо дня в день» на протяжении долгой поездки, он не может «придумать ничего путного», единственное, что лезет в голову, — это «всякая чертовщина с синими лицами и водопроводными трубами». Причина, не позволявшая ему писать, заключается, по его словам, «в чересчур большом соответствии описываемого с личной обстановкой. Те же номера, те же трубы и та же вынужденная одинокость». И хотя здесь Маяковский имеет в виду внешнее сходство — одинокий поэт в гостиничном номере, — очевидно, что смерть Есенина пробудила у Маяковского незваные мысли. В это время условия его собственной жизни в корне переменились, будущее представлялось смутно. Он должен жить с Лили в одной квартире, но не в качестве ее мужа. Как сложится его жизнь, кто заполнит эмоциональную пустоту, которую оставила после себя Лили?

Результатом трехмесячных творческих мук стало стихотворение «Сергею Есенину», которое Маяковский отдал в печать в конце марта. Оно приобрело мгновенную известность, рукописные списки распространялись еще до того, как стихотворение было напечатано. «Сразу стало ясно, скольких колеблющихся этот сильный стих, именно — стих , подведет под петлю и револьвер, — писал Маяковский в очерке „Как делать стихи“, посвященном главным образом есенинскому стихотворению. — И никакими, никакими газетными анализами и статьями этот стих не аннулируешь. С этим стихом можно и надо бороться стихом и только стихом ». Стихотворение Маяковского должно было, по его словам, «обдуманно парализовать действие последних есенинских стихов, сделать есенинский конец неинтересным», потому что «все силы нужны рабочему человечеству для начатой революции, и это <���…> требует, чтобы мы славили радость жизни, веселье труднейшего марша в коммунизм».

Для того чтобы «сделать есенинский конец неинтересным», Маяковский решил парафразировать последние строки стихотворения Есенина:

В этой жизни

помереть

не трудно.

Сделать жизнь

значительно трудней.

Эти строки являются ответом не только Есенину, но и той глубокой боли, которую Маяковский выражает в начале стихотворения:

Вы ушли,

как говорится,

в мир иной.

Пустота…

Летите,

в звезды врезываясь.

Ни тебе аванса,

ни пивной.

Трезвость.

Нет, Есенин,

это

не насмешка.

В горле

горе комом —

не смешок.

Вижу —

взрезанной рукой помешкав,

собственных

костей

качаете мешок.

Человек, формулировавший мысль о том, что самоубийство Есенина подведет «колеблющихся» «под петлю или револьвер», прекрасно знал, что и сам он принадлежит к этой категории; в действительности стихотворение «Сергею Есенину» должно было «аннулировать» прежде всего мысли о самоубийстве у самого Маяковского. Еще через год, во время посещения Ленинграда, он попросил извозчика объехать «Англетер» стороной — не мог видеть здание, в котором Есенин покончил с собой.

Гендриков

Для того чтобы представления Лили об их совместной жизни можно было реализовать, требовалась квартира большей площади. Пока они жили в тесноте, выполнялись только отдельные пункты программы: вечера они проводили вместе, за игорным столом или вне дома, но ночевал Маяковский чаще всего в своей комнате в Лубянском проезде.

Сразу после возвращения из США в декабре 1925 года Маяковский получил квартиру в Гендриковом переулке на Таганке, несколько в стороне от центра Москвы. Это была небольшая — три спальни по десять квадратных метров каждая и четырнадцатиметровая гостиная, — но не коммунальная, а своя квартира. Здесь и предполагалось осуществить теорию Лили на практике. Но прежде квартиру нужно было отремонтировать и привести в порядок, что заняло почти полгода.

Именно для того, чтобы финансировать ремонт, Маяковский и отправился в турне. Перед отъездом он попросил Луначарского — в который раз?! — похлопотать, чтобы у него не отняли жилье, на этот раз в Гендриковом переулке. Хлопоты увенчались успехом, кроме того, специальным постановлением Моссовета сняли угрозу уплотнения, вместо этого Маяковский смог «уплотнить» квартиру по собственному желанию, прописав там Лили и Осипа.

В отсутствие Маяковского практическими вопросами обустройства занималась Лили. «Дорогой солник мой, — пишет он из Баку 20 февраля, — очень тебя жалею что тебе возиться с квартирой. И завидую потому что с этим повозиться интересно». Он посылал ей все деньги, которые зарабатывал. Средства были крайне нужны, потому что квартира находилась в плачевном состоянии, под обоями ползали клопы, — все требовало замены, переделки. Поскольку комнаты были маленькими, мебель пришлось изготовлять специально. Все это взяла на себя Лили — она ездила в мастерские, вела переговоры о книжных полках и шкафах, обсуждала со столярами формы и размеры. Для входной двери заказали табличку: БРИК. МАЯКОВСКИЙ. Рояль «Стейнвэй» пришлось продать, места для него не было, а для книг, которые не поместились в комнате Осипа, поставили два специально изготовленных и снабженных навесными замками шкафа на неотапливаемой лестничной площадке у входной двери.

Дом в Гендриковом переулке. Квартира Маяковского и Бриков располагалась на втором этаже. Комнаты были маленькие, пространство следовало использовать максимально. Поэтому Маяковский попросил сконструировать платяной шкаф с зеркалом и раскладной туалетный столик (справа). На снимке внизу гостиная.

Принцип оформления квартиры был тот же, что когда-то при первом издании «Облака», — ничего лишнего, — вспоминала Лили. — Никаких красот — красного дерева, картин, украшений. Голые стены. Только над тахтами Владимира Владимировича и Осипа Максимовича — сарапи, привезенные из Мексики, а над моей — старинный коврик, вышитый шерстью и бисером, на охотничьи сюжеты, подаренный мне «для смеха» футуристом Маяковским еще в 1916 году. На полах цветастые украинские ковры, да в комнате Владимира Владимировича — две мои фотографии, которые я подарила ему на рождение в Петрограде в год нашего знакомства.

В конце апреля одновременно с выходом стихотворения «Сергею Есенину» — отдельной книгой с обложкой Алексанра Родченко — Маяковский, Лили и Осип смогли въехать в отремонтированную квартиру. Эльза, находившаяся в Москве с прошлого лета и проживавшая попеременно то в доме в Сокольниках, то у Маяковского в Лубянском проезде, уже вернулась в Париж. За это время она дебютировала как писатель беллетризованными путевыми заметками «На Таити», вышедшими в Ленинграде в 1925 году с шуточными стихами Романа Якобсона в виде эпиграфа (см. главу «Тоска по Западу»). Частную жизнь и литературу невозможно было разделить: в автобиографической книге «Земляничка», напечатанной в 1926-м, Эльза превратила в литературу чувства к ней Романа Якобсона (см. «Первая революция и третья») так же, как Шкловский в «Zoo» — свою любовь к ней.