Борис Рощин - Встречи

Или такие:

«Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сражения был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одною из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины».

Мало что добавляли к образу «моего» Коновницына и строки из стихотворения В. А. Жуковского «Певец во стане русских воинов»:

После прочтения сцены военного совета в Филях генерал Коновницын стал интересовать меня более всего с точки зрения фактического материала: где участвовал, чем командовал, что сделал? Его семья? Может быть, и читателям интересно будет вспомнить некоторые факты из жизни Петра Петровича Коновницына. К началу Отечественной войны 1812 года генерал Коновницын командовал 3-й пехотной дивизией. Той самой дивизией, солдаты и офицеры которой изумляли французов своей стойкостью в боях под Смоленском. Когда же Смоленск был оставлен, генерал Коновницын по приказу М. И. Кутузова возглавлял арьергард отступающей русской армии. Маршал Мюрат всеми силами старался опрокинуть арьергард, заставить русских побежать, не дать русской армии закрепиться перед Москвой. Но отряды генерала Коновницына нарушили честолюбивые планы Мюрата. Они не только выдержали натиск передовых французских отрядов, но и позволили русской армии закрепиться у Бородина, развернуть свои боевые порядки для решительной битвы.

В Бородинском сражении генерал Коновницын возглавлял оборону Семеновских флешей, контратаковал своей дивизией позиции французского маршала Нея. В разгар боя, когда был смертельно ранен командующий 2-й армией Багратион, Коновницын принял на себя командование армией и возглавлял ее до приезда нового командующего — Дохтурова.

После того как Наполеон решил покинуть сожженную и разграбленную его солдатами Москву, чтобы двинуться к южным, не разоренным войной губерниям, на его пути вновь встали полки дивизии генерала Коновницына. В самый ответственный и напряженный момент боя под Малоярославцем, когда город переходил из рук в руки, Кутузов бросил туда дивизии Коновницына и Раевского. И французы не смогли прорваться к югу, вынуждены были повернуть на старую голодную дорогу к разрушенному Смоленску. А это уже явилось началом гибели французской армии в России.

Нет, не случайно именно этот человек с «твердым, красивым и добрым лицом» на военном совете в Филях отыскал Малашин взгляд. Мне кажется, эпизод этот — тот случай, когда литературно-художественный домысел писателя полностью совпадает с реальной жизненной правдой. Трудно представить себе, чтобы человек, подобный Коновницыну, мог в тот момент равнодушно скользить взглядом по крестьянскому лицу. Коновницын был не просто смелым, мужественным человеком, он обладал еще и трезвым аналитическим умом, умел мыслить стратегически (это подтверждает и тот факт, что генерал Коновницын являлся сторонником кутузовского плана: оставить Москву, чтобы сохранить армию). И конечно же Коновницын хорошо понимал, что в конечном итоге судьба России решается не здесь, на военном совете в Филях, а решаться она будет на полях России, и не генералами. Не случайно, наверное, дети Петра Петровича Коновницына стали позднее участниками декабристского движения…

Впереди показалась деревня. Справа от дороги-улицы стоял новый сруб избы, на котором два плотника устанавливали стропила. Мы подошли поближе к плотникам, Сергей Алексеевич крикнул:

— Здравствуйте!

— Здоров будь! — вяло ответили плотники.

— Что за деревня, мужики?

— Кярово.

— А где здесь Покровская церковь? В которой Коновницын похоронен?

— За деревней. Прямо идите.

Мы двинулись по деревенский улице, прижимаясь к заборам, так как центр улицы был изуродован колесно-гусеничными колеями еще больше, чем полевая дорога. Нетрудно представить себе эту деревенскую улицу в осеннюю слякотную пору. А впрочем, деревня Кярово ничем почти не отличалась от обычных псковских деревушек, лежащих в стороне от большака. Домишки самые разномастные — от крепких, крытых шифером, с телевизионными антеннами на крышах, до серых замшелых изб, вросших оконцами в землю.: Возле одной такой неказистой избенки сидел на дощечке-лавочке старичок. Он был в валенках и в древней латаной душегрейке.

— Здравствуйте! — дружно поздоровались мы со старцем.

— Здравствуйте! — четко ответил старик чистым и ясным голосом и сморгнул с глаз молочную жидкость, согнал ее к носу в слезинки. — Здравствуйте!

Сергей Алексеевич представился деревенскому, назвал нас с Леонардом Ивановичем, спросил:

— Скажите, пожалуйста, дедушка, где похоронен Коновницын? Герой Отечественной войны двенадцатого года. Вы слышали о таком?

— Петра Петровича знаем, — ответил старик все тем же чистым тихим голосом с хорошей дикцией.

— Так где же он похоронен? Говорили, в деревенской церкви, а церкви не видно.

— Туда идите, — старичок указал рукой в сторону ольховых зарослей, в которых скрывалась дорога, уходящая из деревни. — Только церковь сейчас закрыта, — добавил он. — Священник у нас теперь приходящий. Из Пскова.

— Неужели нельзя попасть в церковь?! — всполошился Сергей Алексеевич. — Может быть, у кого деревенских имеется ключ?

— Не знаю, может быть, — тихо ответил старик, и глаза его вновь заволокло молоком. — Священник у нас теперь молодой, приходящий, ключ при себе держит.

— А вы, дедушка, кем раньше работали? В колхозе? — поинтересовался «Леонард Иванович.

— Нет, я священником Кяровской церкви был. До прошлого года. Теперь стар стал, болею. Припадки у меня и ноги слабы.

— Священником?! Коновницынской церкви!

— Да, тридцать два года священником. А батюшка мой в этой церкви сорок лет с лишним священником был. Молебен служил еще к столетию Отечественной…

Слушая старика, я обратил внимание на его «светскую» речь, даже упоминая батюшку своего, он не добавил привычного в таких случаях «царство ему небесное».

— Скажите, пожалуйста, — поинтересовался я, — вы и до войны были священником?

— Нет, до войны я был учителем. Преподавал в школе физику и химию. В сорок втором году попал в немецкий концлагерь.

— Сохранился ли коновницынский корень? — спросил Сергей Алексеевич. — Или никого из его рода уже не осталось? По крайней мере, тех, кто поддерживает связь со здешними местами? Если не ошибаюсь, у Петра Петровича было два сына и дочь.