Борис Рощин - Встречи

От Раковки до деревни Березовка плыли мы с Вовкой по Ловати два дня. При желании можно было бы сократить это время, но мы не спешили, отдаваясь воле реки, и только на перекрестках работали шестами. В деревни мы больше не заходили, переночевали на плоту, уложив на рамы надувные матрацы. Дважды нас обогнали туристы на байдарках, шедшие, по их словам, аж из Великих Лук, встречались изредка и лодки с рыбаками. К вечеру второго дня наш плот вошел в тихую заводь, заросшую тростником. На высоком берегу заводи виднелась шиферная крыша с телевизионной мачтой. Это и была деревня Березовка, конечный пункт нашего путешествия.

В отличие от Раковки Карпа Ивановича, в Березовке оказалось несколько «живых» изобок, а одну из них — под шифером, с телевизионной мачтой — можно было, пожалуй, назвать и домом. Дом представлял собой внушительных размеров строение с верандами, под одной крышей, с большим двором. С одной стороны к дому примыкал старинный неогороженный сад, с другой — огород, в котором красовалась свежевырубленная банька. Возле высокого крыльца стоял гусеничный трактор, неподалеку от него блеяла овца и паслась корова, по самый хребет утонувшая в густой сочной траве. Нетрудно было догадаться, что в доме этом живет механизатор, причем трудолюбивый, аккуратный хозяин. Это подтверждали ровные ряды картофельной ботвы, без единой сорной травинки, покрашенные известкой и обкопанные яблони, складницы потемневших колотых дров, уложенные стожком так искусно, что даже вблизи казались стогами сена. Мы с Вовкой зашли в дом и познакомились с хозяином и его семейством. Главу семьи звали Николаем, это был средних лет коренастый мужчина, как я и предполагал — механизатор. Жена его Нина работала почтальоном, разносила почту по близлежащим деревням. Хотя понятие «близлежащие» было весьма относительным. В иной рабочий день почтарка Нина нахаживала до пятидесяти километров. У Николая с Ниной было двое детей — девочки начальных классов, проживали с ними и родители-старики.

Кроме большой семьи механизатора Николая, которая являлась в деревне основной трудовой силой, в Березовке еще в трех изобках проживали люди: две старушки — сестры, дед Василий и чета ленинградских пенсионеров-дачников, унаследовавших изобку от своих умерших родителей. Жители деревушки приняли нас с Вовкой со сдержанной приветливостью. Среди пустующих развалюх указали горышинскую «дачу». Дед Василий посоветовал тотчас же накосить травы, чтобы «пообдуло» ее и завтра могли мы спать на сене. Старик принес ржавую, но острую косу и сам принялся обкашивать нашу изобку.

Внутри горышинская «дача» имела более привлекательный вид, чем снаружи. Стены были обклеены веселыми голубыми обоями, потолок светился глянцевой бумажной белизной, один угол занимала потрескавшаяся русская печь.

Наведя в избе порядок и наскоро перекусив, мы с Вовкой принялись готовиться к основному своему занятию в ближайшие дни — рыбалке. Необходимо было накопать как можно больше червей (для удочек, переметов, подкормки), наловить лягушек (перемет на сомов), нарезать рогаток и кольев для жерлиц, наловить живцов… Короче говоря, на подготовку к ловле у нас ушел оставшийся вечер и весь следующий день. Мы установили в заводи десятка полтора жерлиц и три перемета. Последний перемет устанавливали с плота уже в темноте, торопливо нанизывая на крючки уснувших пескарей, червей, ободранных лягушек. Рыбацкое наше желание в тот момент было скромным: взять назавтра пару щучек и сомика для хорошей ухи, на которую я хотел пригласить тракториста Николая и его супругу. Когда же наутро мы подняли из воды первый перемет, глазам нашим предстала редкостная картина: на каждом втором-третьем крючке сидела щука или небольшой сом, вода кипела от живой бьющейся гирлянды рыб. С этого мгновения мы с сыном жили в какой-то рыбацкой лихорадке, целыми днями пропадая на реке, забывая про еду и сон.

Большую часть пойманной рыбы мы отдавали деревенским, оставляя себе только на уху. В ответ деревенские заваливали нас своими дарами: Николай с Ниной — молоком и медом, старушки сёстры — яйцами и огородной зеленью, дед Василий — картошкой, а чета пенсионеров-дачников любезно разрешала нам брать воду из своего колодца и осыпала нас похвалами и словесными благодарностями. Для нас в деревне Березовка началась райская жизнь, которую я до сих пор вспоминаю как самый беззаботный отпуск.

И вот однажды, когда мы с Вовкой дремали в изобке, пережидая полуденный зной, я открыл глаза и увидел в дверях человека. Он был высокого роста и стоял согнувшись, вытянув длинную сильную шею, внимательно рассматривал нас немигающими, слегка навыкате глазами. Широкий утиный нос, просторный лоб и крупная, чуть отвисшая нижняя губа придавали лицу незнакомца какую-то медлительную квелость, будто спросонья был он, а не мы.

— Приветствую вас!. — бодро произнес я.

Голова на длинной шее покрутилась, помолчала, потом фыркнула и исчезла. И только теперь я узнал пришельца — это был писатель Глеб Горышин, хозяин изобки, в которой блаженствовали мы с сыном, не имея на то официального разрешения владельца. Я поспешил следом за Горышиным с извинениями и объяснениями, чувствуя себя очень и очень неловко. Горышин ничем не высказал своего неудовольствия нашим вторжением в его недвижимую собственность. Сказал, что идет встречать жену с дочкой, которые двигаются к Березовке на подводе. И ушел, опираясь на свежевырезанный можжевеловый посох.

Мы с Вовкой мгновенно собрали рюкзаки, подмели в изобке и стали решать: отправиться дальше по Ловати на плоту или остаться в деревне? Решили остаться. Вовке не хотелось покидать подкормленные рыбные места, кроме того, он нашел где-то железную бочку и задумал соорудить рыбокоптильню, а мне, честно говоря, как человеку пишущему и не избалованному писательским общением, хотелось пожить рядом с писателем, чьи произведения я знал с юношеских лет и которые оказывали на меня определенное влияние.

Освободив горышинскую изобку, мы выбрали себе на краю деревни пустующую развалюху, испросив для проформы у Николая разрешения пожить в ней, на что тракторист лишь махнул рукой — дескать, нашел о чем спрашивать, живи сколько хочешь.

В первые дни пребывания Горышина с семьей в деревне Березовка мы редко встречались с ним. По обыкновению, я поднимался еще затемно, и если Вовка сам не просыпался, то не будил его. По крутой росистой тропе спускался с удочками к Ловати. Отплывал на плоту к середине заводи, бесшумно опускал в темную воду «якорь» — два кирпича, привязанные к веревке; забрасывал донки, поплавочные на леща, поплавочные с живцом на щуку и… Для заядлого рыболова, к коим причисляю и себя, все вокруг исчезает с первым нырком поплавка. Рассвет, туман, голоса просыпающихся птиц, первые солнечные лучи — все, что воспевают поэты и что волнует поэтические натуры простых смертных, истинные рыболовы не замечают. Только потом, когда закипит на вечернем костре уха в котелке, или еще позже, в хмурый зимний день, выплывает откуда-то из тайников памяти тихое летнее утро, разрисованное и озвученное самой Природой, и сладко-радостно защемит сердце, и веселее побежит по жилам кровь, помолодевшая…