Ульрика Майнхоф - От протеста к сопротивлению Из литературного наследия городской партизанки

Весь вопрос в том, сможет ли оппозиция в ФРГ, подобно оппозиции в США, заставить наше руководство признать, как это сделал нехотя Джонсон, что нельзя путать разницу во мнениях с ущербной лояльностью, речи некоторых политиков — с официальной линией администрации, а тревогу за судьбы страны — с отрицанием политики правительства [США] («Нойе Цюрхер цайтунг», 1.10.1967; 2.10.1967). Вопрос в том, насколько обычный протест против войны во Вьетнаме может быть расценен как «алиби демократии». Массовые убийства женщин и детей, разрушение больниц и школ, уничтожение посевов и жизненно важных объектов — «пока они не завизжат о пощаде», «пока не доведем дело до победы» — заставляют задаться вопросом: а так ли эффективны акции оппозиции, эффективны ли вообще эти демонстрации, разрешенные полицией — той самой полицией, которая является лишь инструментом правительства, того самого правительства, которое посылает во Вьетнам вертолеты бундесвера и которое, само собой разумеется, не допустит, чтобы эти демонстрации повредили политике правительства, не говоря уже о том, чтобы они смогли эту политику пресечь.

Кто понял, что делается во Вьетнаме, — ходит, стиснув зубы и мучаясь угрызениями совести. Эти люди начинают понимать, что их бессилие, невозможность остановить эту войну превращает их в соучастников тех, кто ее ведет. Эти люди начинают понимать, что население, которое не осознает истинного смысла того, что творится во Вьетнаме — поскольку лишено информации, — и которое натравливают на демонстрантов, просто насилуется [властями], лишается достоинства, унижается, используется в преступных целях.

21 октября в [Западном] Берлине на территорию казарм армии США были запущены ракеты с листовками. Эти листовки содержали призыв к солдатам: не давайте посылать себя во Вьетнам, дезертируйте!

Да, конечно, это — рискованный метод, похоже, что уже противозаконный. Но есть женщины и дети, урожай и жизненно важная инфраструктура, есть люди, чьи жизни надо спасти, — если другими способами нельзя, пусть такими. И у тех, кто прибегает к таким методам оппозиционной борьбы, очевидно, есть одно важное качество — воля к действию. Вот о чем надо задуматься.

«Конкрет», 1967, № 11

Добрый день, фрау Пехлеви!

Идея написать Вам возникла у меня во время чтения «Нойен ревю» за 7–14 мая, на страницах которого Вы описали свою шахскую жизнь. При этом у меня сложилось впечатление, что Вы плохо информированы о жизни в Иране. По этой причине Вы вводите в заблуждение также и читателей немецкого иллюстрированного журнала.

Вот Вы, в частности, пишете: «Лето в Иране очень жаркое, и, как и большинство иранцев, я ездила со своей семьей на Персидскую Ривьеру — на Каспийское море».

«Как и большинство иранцев»? Вы уверены, что ничего не преувеличиваете? В Белуджистане и Мекране [202] Исторические области на юго–востоке Ирана, населенные, наряду с этническими персами, также белуджами и арабами; при шахе входили в состав останов (провинций) Систан и Белуджистан, Хормозан и Керман. , например, «большинство иранцев» — 80 % — страдают врожденным сифилисом. И «большинство иранцев» — это крестьяне с годовым доходом менее 100 долларов на семью. А у большинства иранских женщин умирает каждый второй ребенок — понимаете, 50 из 100 — от голода, бедности и болезней. А дети, которые вынуждены ткать ковры по 14 часов в день, — они что, тоже ездят — в большинстве — на Персидскую Ривьеру на Каспийское море?

Когда летом 1959 года Вы вернулись из Парижа и отправились на Каспийское море, Вы, оказывается, «сильно изголодались но персидскому рису и особенно но нашим особенным фруктам, по нашим сладостям, по всему тому, из чего состоит настоящая персидская трапеза и что можно найти только в Иране».

Должна Вам сказать, что большинство иранцев тоже изголодалось — и не только по сладостям, но и но простому куску хлеба. Для крестьян Мехдиабада, например, «настоящая персидская трапеза» состоит из размоченной в воде соломы — и в каких–нибудь 150 километрах от Тегерана крестьяне подняли восстание против [правительственной] кампании по борьбе с соломенными чучелами, поскольку эти чучела являются их основной нищей. А еще можно жить, питаясь корнями растений и косточками фиников — жить недолго, конечно, и нехорошо, но изголодавшиеся иранские крестьяне пытаются. И умирают в 30 лет (это — средний срок жизни иранца). Но Вы еще молоды, Вам всего лишь 28 лет. У Вас впереди еще целых 2 прекрасных года — годы, которые действительно «можно найти только в Иране».

Тегеран Вы тоже нашли изменившимся: «Дома росли как грибы после дождя, улицы стали шире и ухоженней. Мои подруги тоже изменились: похорошели, стали настоящими молодыми дамами».

При этом Вы умышленно не заметили жилищ «миллионов внизу», например, не заметили тех 200 тысяч человек, что живут в южной части Тегерана, в «вырытых в земле пещерах и переполненных людьми глинобитных лачугах, похожих на крольчатники», как писала «Нью—Йорк тайме». Разумеется, шахская полиция тоже делает все возможное, чтобы такие картины не оскорбляли Ваш взор. Когда в 1963 году тысячи бездомных искали себе жилье в строительном карьере, сотни полицейских вышибли их оттуда — чтобы не оскорблять эстетические чувства тех, кто ездит летом на Каспийское море. Шах считает вполне допустимым, что его подданные живут в таких скотских условиях. Недопустимым он считает — как для себя, так и для Вас, — чтобы эти подданные попадались на глаза.

Но положение в городах еще относительно терпимое. «Я видел детей, — читаем мы в путевых заметках о Южном Иране, — которые, словно черви, конаются в навозе и питаются сорной травой и протухшей рыбой». Конечно, Вы можете законно радоваться, что это — не Ваши дети. Но все равно это — дети.

Вы пишете: «В области науки и искусства Германия занимает — как и Франция, Англия, Италия и другие великие культурные нации — ведущие позиции. И это сохранится и в будущем».

Так правит шах. Что касается ФРГ, может быть, Вы лучше оставите область прогнозов [западно] германским политикам от культуры — они все–таки больше Вас в этом понимают. А сами, может быть, скажете нам откровенно, что 85 % населения Ирана неграмотно и что из 15 миллионов иранских крестьян (а это 96 % населения) читать умеют только 514 480 человек? И что 2 миллиарда долларов помощи, выделенных Ирану на развитие после свержения Мосаддыка [203] Мохаммед Мосаддык был премьер–министром Ирана в 1951–1953 гг. Он добился принятия в 1951 г. закона о национализации нефтяной промышленности Ирана; национализировал крупнейшую Англо–иранскую нефтяную компанию (АИНК), а в ответ на подрывные действия Лондона разорвал в 1952 г. дипломатические отношения с Великобританией. Ограничил власть шаха. 19 августа 1953 г. в результате организованного ЦРУ военного переворота Мосаддык был свергнут и арестован, а затем осужден на 3 года заключения. в 1953 году, «растворились в воздухе» (по заключению американских наблюдательных советов) — вместе со школами и больницами, которые должны были быть построены на эти деньги? И теперь шах направляет в деревни армию — говорит, это для того, чтобы учить бедняков. «Армия знаний», так это называется. Люди будут рады, конечно: солдаты заставят их забыть голод и жажду, болезни и смерть. Люди помнят, что шах сказал — с редким цинизмом — Губерту Хэмфри: «Благодаря американской помощи армия в хорошей форме, она в состоянии справиться с гражданским населением. Армия не готовится воевать с русскими, она готовится сражаться с Иранским народом».