Евгений Норин - День, когда Украина дрогнула: Иловайская мясорубка

Самую радикальную оценку украинским потерям дал глава временной следственной комиссии парламента по расследованию обстоятельств сражения Андрей Сенченко.

По его словам, в сражении силовики потеряли до 3500 человек. Потрясающие цифры, учитывая, что бои продолжались и позднее. Более сдержанно оценивал потери в котле украинский журналист Юрий Бутусов. По его словам, на прорыв пошло более тысячи человек, из которых около 650 либо прорвались, либо были вскоре отпущены повстанцами из плена. Таким образом, безвозвратные потери в котле составили около 350 человек. Проблема этого подсчета в том, что он, по сути, ничего не показывает: не все окруженные участвовали в общем прорыве, 650 счастливчиков включают обменянных пленников, а потери ранеными не учитываются здесь вовсе.

Поражение в Иловайском котле сделало весь южный фланг украинских войск недееспособным.

Последующий «бег к морю» ополченских отрядов и их выход к Волновахе попросту не встретили сопротивления. Упорная борьба против прорывающихся на юг и запад отрядов началась только в Мариуполе. Сомнительно, чтобы такой сокрушительный эффект произвела потеря даже и тысячи бойцов. К тому же, как мы знаем, украинские солдаты пробивались из котла неумело, но весьма упорно, и чтобы взять массу пленных, ополченцам, очевидно, требовалось убить и ранить не меньше людей. Наконец, высокие людские потери понесла деблокирующая группировка. Все это заставляет предполагать уровень общих потерь «Збройных сил» (в том числе ранеными) на уровне нескольких тысяч солдат и офицеров.

С потерями украинской стороны пленными ясности больше. Здесь мы располагаем оценкой руководителя украинского Центра освобождения пленных Владимира Рубана.

По его словам, к моменту окончания основных боев в котле (но до окончательной зачистки) в плену у ополченцев находилось около семисот пленных, из которых 80 % были захвачены под Иловайском. Небольшая группа иловайских пленников была освобождена чуть ранее в качестве жеста доброй воли. Таким образом, можно оценить число украинских солдат, попавших в плен под Иловайском, приблизительно в 550–600 человек. Для украинской войны с ее относительно небольшими масштабами это тяжелейшие потери.

Очень серьезно пострадали отдельные части украинского контингента. Так, в сети был опубликован детальный, повзводно, разбор потерь батальона «Донбасс». По штату батальон насчитывал 497 человек. Из них 103 человека погибли или пропали без вести, 97 попало в плен и 105 было ранено. Заявления ополченцев об истреблении украинских добровольческих батальонов можно слышать часто и, как правило, оказывается, что та или иная часть потрепана, но остается боеспособной. Однако в данном случае уровень потерь достигает 60 % штатной численности, не говоря о реальной. Таким образом, в данном случае действительно можно говорить о разгроме батальона.

Украинское общество было шокировано происшедшим. Четыре трупа возле танка дополняли утренний пейзаж слишком выразительно, чтобы воспринять поражение у Иловайска как обычные превратности войны. Рассказы вышедших из котла внушали ужас, а видеоролики с несчастными униженными пленными, покорно прыгающими под жизнерадостное закадровое «Кто не скачет, тот москаль!» или марширующими по Донецку под конвоем, вызывали не только сочувствие к захваченным в плен, но и желание понять, кто виновен в случившемся.

Ответ на сакраментальный вопрос «Кто виноват?» в версии украинской военной прокуратуры оказался откровенно издевательским. В поражении были обвинены солдаты территориального батальона «Прикарпатье».

Как гласит заключение военной прокуратуры, «После первого обстрела, к которому бойцы батальона не были готовы, „просто снялись и пошли“. Ординарец командующего сектора догнал их и дал письменный приказ остановиться или начать выполнять хотя бы комендантскую функцию на этом рубеже. Однако бойцы пошли дальше. Также останавливали их и отдавали приказ в Днепропетровске, однако бойцы батальона его тоже не выполнили. Садимся в вертолет — командующий Сухопутными войсками, я, мой первый заместитель — летим в Кировоград, Знаменку. Посадили в поле вертолет, идем к ним. Они перекрыли дорогу — мне стыдно это говорить, квантунская армия: кто-то пьян, босые, вооруженные до зубов, с боевым комплектом гранат на поясе, направили РПГ на вертолет. Военнослужащие поехали домой колонной из школьных автобусов с выбитыми оконными стеклами, 17 „Уралов“ и семи „отжатых“ автомобилей без номерных знаков или со знаками Донецкой области».

Кроме того, постфактум выяснился специфический порок командира батальона. Отважный комбат оказался, по версии прокуратуры, алкоголиком, стяжавшим славу не нации, а Бахусу и несущим смерть не ворогам, но бутылкам вина.

Неизвестно, насколько эти уверения прокуроров соответствуют действительности, однако можно точно сказать, что репутация и карьера комбата такими обвинениями загублена.

С одной стороны, картина достаточно неприглядная, особенно пикантно выглядят «отжатый» у населения транспорт и угрозы командующему гранатометом. С другой, спонтанные проявления паники и падение уровня дисциплины типичны для любой проигравшей битву армии во все времена, и если за состоянием дисциплины в батальоне не следят, это может быть поставлено в укор только командованию батальона и высшим начальникам. Солдаты «Прикарпатья» в изложении прокурора выглядят не лучшим образом. Однако мало найдется армий, в которых дисциплину поддерживают сами бойцы, и приведенный отрывок вызывает вопросы скорее к руководству украинским контингентом, бросившему так скверно вымуштрованный батальон в бой. Знал ли генерал Муженко, что одна из ключевых ролей в спланированном им сражении отведена «квантунской армии», а ее командир, говоря прямо, пьяница? Если не знал, то какова цена командующему, не имеющему представления о состоянии собственных сил? Если знал и все же возложил оборону важнейшего участка фронта на «квантунскую армию», то отставка без права ношения мундира — весьма мягкое и гуманное наказание для такого полководца.