Борис Березовский - Искусство невозможного (в 3-х томах)

— «Крыша» не поехала?

— Появилась некоторая растерянность. Очень многие люди с этим не справились. Или спились, или купили себе домик где-нибудь далеко

от Москвы и там сгинули. Хорошо, что я занимался наукой и у меня были какие-то другие ценности, да? Нужно было как-то переформулировать свои цели. Конечно, работая с «АвтоВАЗом», мы эксплуатировали возможности этой крупнейшей российской компании. И если говорить без лицемерия, то все совместные предприятия, выраставшие рядом с подобными гигантами, делали то же самое. Другой вопрос, как они это делали — законно или незаконно. Наше достоинство состояло в том, что мы с самого начала имели мощное юридическое обоснование под всеми своими действиями. Мы понимали, как общество будет реагировать на появление класса собственников, на то, что одни становятся богаче, а другие беднее. У вас не должно быть сомнений, что все, что я делал, исследовалось, в силу дальнейших политических событий, под микроскопом. И вы понимаете, что у людей, которые пытаются сделать что-то со мной лично и с моим бизнесом, до сих пор нет ни одного реального обвинения в мой адрес. Да, так шла приватизация. По этому поводу точнее всех сказал один мой близкий знакомый, Леня Вальдман, ныне живущий в Америке. Он сказал, что приватизация в России будет происходить в три этапа. На первом этапе будет приватизироваться прибыль. На втором этапе

— собственность. На третьем этапе будут приватизироваться долги. Жизнь показывает, что это абсолютно точно.

— Но можно ли считать такую приватизацию государственной собственности справедливой?

— Я глубоко уверен, что не существует справедливого перераспределения собственности. Доказываю это тривиально. Как доктор наук я получал зарплату 500 рублей. И стал владеть собственностью, которая с трудом поддается оценке. Понятно, нефтяные компании, ОРТ и так далее… Это — рынок, сегодня они стоят миллиард, а завтра приносят убытки и не стоят ничего. Но тем не менее это очень большая собственность. И что же, я считаю, что все классно происходит? Нет, конечно. Потанину досталось больше. Гусинскому где-то досталось больше. Я недоволен, конкурирую, считаю, что собственность распределена несправедливо. А что говорить о людях, которые не только не приобрели, но еще и потеряли, стали жить хуже? Конечно, несправедливо.

— Это совпадает с вашими словами о безмерности всего в России, в том числе и несправедливости? Неужели нельзя было соблюсти хоть какую-то меру?

— Я вообще считал, что многое в процессе приватизации в России делалось неразумно. Не учитывая реальные экономические особен-

ности страны. В России 20 предприятий создают более половины национального продукта. Если бы эти предприятия переходили в собственность особым образом, постепенно, то государство смогло бы за их счет обеспечить необходимый минимум для каждого гражданина. А не допустить такого падения, пустив всех в свободное плавание. Почему я не согласен с Явлинским, который говорил про 500 дней перехода в рынок? Потому что рыночная экономика — это не механизм, а менталитет. Это переход из ситуации, когда ты знаешь, что кто-то о тебе заботится, в ситуацию, когда ты понимаешь, что, кроме тебя, больше некому решить твои проблемы. Совершенно иное восприятие мира. И вдруг миллионы людей просыпаются в другом мире. Конечно, это невозможно осознать. Другое дело, если бы за счет базовых отраслей создали необходимый экономический минимум для населения. Чтобы не было такого тяжелейшего социального эксперимента.

— Вернемся к победителям, а не к проигравшим. Сначала прибыль, потом собственность. И что, жить стало лучше, жить стало веселее?

— На этапе приватизации прибыли отношение к собственности, понятно, было плевое. Ты просто пытаешься аккумулировать капитал. Что нередко приводило к разрушению самих компаний. Одни приобретали недвижимость, какие-то блага, другие все-таки пытались приобрести само предприятие. И вот, когда ты приобретал предприятие, отношение к нему у тебя менялось кардинально. Ты понимал, что теперь надо всячески мешать приватизации прибыли. Наоборот, надо сделать предприятие эффективным. То есть новые собственники должны были одновременно быть и управляющими. Наступал новый этап. Система должна была стать эффективной. Люди с большевистским менталитетом, типа Гайдара и Чубайса, должны были уйти.

— Именно в этом корень ваших разногласий, а не «Связьинвест»?

— «Связьинвест» — это полная ерунда. Одно из проявлений. Та команда революционных реформаторов должна была уйти из-за своей неготовности к эволюционным преобразованиям. Президент не заметил, что была нужна кардинальная смена тактики.

— Новый собственник становится государственником?

— Конечно. Нужно создавать новые государственные принципы. Возьмем, к примеру, собирание налогов. Рассуждают, какие нужны налоги — больше, меньше. При этом потеряв первоначальный смысл: а что такое вообще налог? Почему в одних странах люди готовы платить 70% своего дохода, а в других не готовы и 30% платить? Ведь, наверное, никто в России не воспринимает сегодня налог как плату го-

сударству за защиту себя. Вы понимаете, что, сколько бы вы ни заплатили, вы не будете защищены ни от преступности, ни в случае болезни, ни для помощи своим детям. Вы торгуетесь с государством, как с рэкетиром: «Нет, никаких 70 процентов! И 30 не дам. Процентов 10 заплачу, чтоб не приставал, потому что помощи и так не жду». Вот в чем суть, а не в том, больше или меньше. До тех пор, пока нет нормального государства, невозможно собирать налоги. А не собираются налоги, нет и нормального государства. Такая запутанная коллизия.

— Чем стала Чечня в вашей жизни?

— Очень патетичный вопрос. Знаете, в какой-то момент я понял, что именно новые собственники должны взять на себя ответственность за стратегическое сохранение системы, которая обеспечит защиту этой собственности. Я, совершенно не лицемеря, сказал, что те люди, которые получили капитал, должны теперь войти в управление государством. В этот момент мне представлялось, что Чечня

— это черная дыра, угрожающая России, ставящая под сомнение ее целостность. И занимался я ею под руководством Ивана Петровича Рыбкина абсолютно рационально. И было это потрясающе интересно. Поскольку впервые я как бы понял, что политика это не грязное дело, а ровно наоборот — сверхчистое. Почему мы лжем в жизни, и в политике в том числе? Потому что у нас не хватает аргументов обосновать свою позицию. Лжет слабый. С чеченцами я ни в чем не лукавил, не было двойного стандарта. Поэтому эта работа мне доставила потрясающее удовлетворение. Ведь на тот момент все, кроме Лебедя, их обманывали. И сегодня мы тоже делаем все, чтобы разрушить авторитет Масхадова, единственного человека для нас, адекватного ситуации в Чечне. Гробим его своим бездействием.