Эдвард Люттвак - Стратегия. Логика войны и мира

В годы «холодной войны» циркулировало много схем обороны центральноевропейского фронта альянса. Одни хотели сохранить наличные бронированные и механизированные войска, но держать их в глубине, чтобы они могли свободно маневрировать, а не привязывать их наглухо к фронтовым позициям [84]. Другие высказывались за комбинацию тех же самых сил с легкой пехотой, вооруженной противотанковыми ракетами и разбитой на небольшие подразделения, которые должны были перемещаться на вертолетах [85]; или же с местными ополченцами, призванными вести партизанскую войну наряду с регулярными подразделениями легкой пехоты [86]; или с небольшими подразделениями стандартной пехоты, распределенными по местным гарнизонам, чтобы оборонять деревни из каменных домов, которыми усеяны сельские ландшафты Германии [87]. В некоторых вариантах к этому предлагалось добавить непрерывные линии неподвижных противотанковых заграждений, чтобы замедлить продвижение советских колонн. В других вариантах, с неподвижными заграждениями или без них, предлагалось устроить укрепленные позиции для некоторых подразделений, чтобы они могли замедлить продвижение по дорогам и коридорам, проходящим по данной местности, в глубоком тылу. Цель всех этих схем заключалась в том, чтобы как-то замедлить глубокое проникновение, к которому стремились бы советские колонны бронетехники. после первого упорного сражения на фронте. Вместо этого советские колонны должны были увязнуть в глубокой обороне, чтобы их можно было разбить по частям или контратаковать в полную силу [88].

Альтернативы глубокой обороне, предлагавшиеся для центрального фронта, различались в деталях, но у них была одна общая черта: все они представляли собою примеры оригинальной военной мысли, которые расходились не только с окостенелыми бюрократическими планами, но и с политическими реалиями. Кроме того, авторы всех этих схем питали классическую иллюзию «окончательного хода». Реагируя на стратегию глубокого проникновения, которая вменялась Советской армии в масштабах театра военных действий, они не допускали того, что Возможна и рефлексивная реакция противника — новая и совершенно иная стратегия советских войск, разработанная для того, чтобы преодолеть глубокую оборону. Иными словами, они закрывали глаза на основополагающий принцип стратегии.

Но, прежде чем критиковать эти схемы, стоит напомнить об их значительных достоинствах с сугубо военной точки зрения. Они все еще представляют собою последнее слово военного искусства. На тактическом уровне, как мы видели, солдаты, ведущие бой из укреплений против атакующих, вынужденных продвигаться по открытому пространству, обладают преимуществом в силу выгодного «обменного курса» потерь, потому что их огонь действует в полную силу, а огонь атакующих — не в полную. Схожим образом небольшие подвижные подразделения, обученные при первой возможности (opportunistically) совершать набеги на советские колонны и отступать, как только их контратакуют, также испытали бы преимущества выгодного «обменного курса». Кроме того, такие заграждения, как противотанковые рвы, монолитные препятствия и минные поля (до тех пор, пока защищающие их подразделения способны выстоять под огнем) могут повысить тактическую эффективность оборонительных позиций, снижая темп вражеского наступления — в идеале до такой дистанции, которая позволяла бы оборонительному оружию в данном месте успешно поражать цели.

На оперативном уровне объединенный эффект заграждений и укреплений, блокирующих дороги, снижает относительную мобильность атакующих, а это значительно повышает вероятность того, что достаточно сильные контратакующие войска могут быть с немалым преимуществом расположены таким образом, чтобы нападать на фланги противника. На уровне театра военных действий любая из этих схем могла бы нейтрализовать величайшую силу Советской армии, а именно ее способность прорываться через монолитные фронты, и в то же время использовать ее величайшую слабость: отсутствие гибкости в действиях малых подразделений [89].

Тем не менее схемы глубокой обороны были отвергнуты сменяющими друг друга правительствами Западной Германии, а поэтому и всем альянсом в целом. Тот факт, что они отличались от действовавшей на тот момент стратегии НАТО, не является решающим: ведь стратегия может изменяться в любое время. Основополагающим моментом была их политическая нереальность. На техническом уровне стратегии, а также на тактическом и оперативном, преследуемые цели являются материальными и не подлежат обсуждению: вероятность убить больше врагов, более выгодный «обменный курс» потерь и победа в бою, конечно, предпочтительнее, чем их противоположности. Однако на уровне театра военных действий само значение успеха и поражения суть предмет политического решения. Схемы глубокой обороны могли бы обеспечить разгром советского вторжения, позволяя пока что избежать захвата Западной Германии, — но при этом оставался открытым вопрос, будет ли крушение Советской армии и значительной части территории Германии успехом или поражением. Размеры территории, которую надлежало бы принести в жертву, разнились во всех отдельных схемах, но ни одна из них не способна была обеспечить статичную оборону всей национальной территории, что, как предполагалось, могла сделать оборона на «передовых рубежах».

Сторонники различных схем глубокой обороны утверждали, что опасность подвергнуть некоторую часть территории Западной Германии неядерному разрушению была гораздо предпочтительнее, чем угроза подвергнуть всю ее, включая города, разрушению ядерному. Выбор осложнялся разными уровнями риска, связывавшимися с двумя этими опасностями: конечно, можно было утверждать, что устрашение с помощью тактического ядерного оружия гораздо надежнее, чем его неядерный вариант. Но на деле составляющие этого выбора сами по себе были сомнительны, потому что всегда оставалась третья возможность: правительство Западной Германии могло в любое время запретить применение ядерного оружия, базирующегося на ее территории. Поэтому, если^бы устрашение не удалось, если бы советское вторжение началось и фронт не сумел бы устоять, правительство Западной Германии могло отказать в разрешении на проведение ядерных контрударов, попросив перемирия. И даже самые жесткие условия, выдвинутые СССР, можно было бы на разумных основаниях предпочесть применению ядерного оружия на немецкой земле или же широкомасштабным разрушениям, которые причинила бы густонаселенным немецким землям затянувшаяся неядерная война. Схемы глубокой обороны в условиях мирного времени быстрее превращались в оппозицию декларируемой линии поведения политиков, чем это могло бы случиться в военное время.