Джон Сибрук - Невидимый дизайнер

Ланг хорошо говорит по-английски, но говорит медленно, ровно и осторожно. Слушая, он немного подается вперед, придавая беседе оттенок интимности. Я спросил об отношениях с Prada . Ланг ответил, что прямая и агрессивная манера Патрицио Бертелли, вызывающая восхищение одних и отталкивающая других, очень ему подходит. «Я хотел и давно искал партнера, – сказал Ланг. – Мне было крайне неприятно повсюду видеть наше влияние, но не иметь достаточно денег, чтобы расшириться и получать от этого прибыль. Вопрос был в том, расширяться ли самому или выбрать другую компанию. Я всегда хотел иметь делового партнера, я не люблю заниматься делами. Бертелли показался мне подходящим союзником».

Почему Ланг счел, что сумеет справиться с Prada , когда Джил Сандер так выразительно не смогла? Несмотря на то, что сама Сандер не делала публичных заявлений относительно своего ухода из Prada, ее соратники пустили слух, что она отказалась идти на компромиссы, которые накладывали на нее и качество ее работы маркетинговые требования Бертелли.

«У меня нет к нему претензий, – сказал Ланг. – Мы прекрасно ладим. Он – очень сильная личность, но у них есть культура. Определенное качество». Он сказал, что договор с Prada для него – это способ сохранить независимость, а вовсе не наоборот.

Ланг не очень хотел обсуждать «American Fashion Awards», но вежливость не позволила ему не ответить на прямой вопрос, почему же он не пришел. Вероятность показаться претенциозным или невежливым причиняла ему боль. «Американцы не боятся быть на виду, – начал он. – В Европе еще уважают частное пространство художника. Тут, если ты успешен, ты словно принадлежишь публике. Кроме того, все мы понимаем, что одни награды дают потому, что они на твоей стороне, а другие – по политическим причинам. Но это неважно, я готов играть по правилам игры и помогать индустрии».

Ланг родился в Вене в 1956 году. Родители развелись, когда ему было пять месяцев. Его сестра осталась с матерью, которая умерла несколько лет спустя, а Хельмута отправили к родителям матери в Рамзау-ам-Дахштайн, маленькую деревню в австрийских Альпах. Его отец был сапожником. Хельмут жил на чердаке дома, и по сей день он живет только в самой верхушке зданий, его нынешняя резиденция – двухэтажный пентхаус в Нохо [2]. Ланг был одиноким ребенком и много времени проводил на своем чердаке. В его работе заметно присутствие гор, не столько в самом костюме (хотя в ранних коллекциях он одевал женщин в подобие ледерхозе [3]), сколько в простоте и функциональности дизайна.

«В горах в самых повседневных вещах есть красота и элегантность, в образе жизни, утонченном, но не имеющем к деньгам никакого отношения. Но потом приходят деньги, и все идет через край. Люди, выросшие в городе, лишены вкуса, его связи с реальностью, с природой, всего того, что пережил я. Мое детство было действительно большой удачей, хотя мне и не очень повезло в том, что родители развелись и именно смерть матери позволила мне получить этот опыт».

Горная идиллия завершилась внезапно, когда Хельмуту исполнилось десять. Его отец женился повторно, и Хельмут вернулся в Вену. Следующие восемь лет были «самым несчастным периодом моей жизни», говорил Ланг. Мачеха заставляла его носить костюмы и шляпы, принадлежавшие некогда ее отцу, венскому бизнесмену. Ему приходилось носить их и в школе, и дома. Костюмы, разумеется, сидели плохо. «Необходимость носить эту одежду причиняла мне почти физическую боль, – рассказывал Ланг. – Ребята в школе одевались как хиппари, а мне было запрещено носить даже джинсы. Я был лишен возможности найти свой стиль именно будучи подростком, а это крайне формирующее время. Вероятно именно поэтому я стал дизайнером одежды – из-за того, что меня лишили собственной идентичности».

В 1974 году в день, когда Лангу исполнилось восемнадцать, он сообщил родителям, что уходит из дома. Больше он их не видел. Отец умер несколько лет назад, а связь с мачехой он потерял. Когда я спросил, не думал ли он связаться с ней, он спросил: «А зачем?» и добавил: «Когда я решусь снять кино, оно будет называться “Мачеха”».

Покинув дом, он жил в разных квартирах в Вене и окрестностях, занимаясь странными вещами. «За два или три года я перепробовал все мыслимые виды стиля, пытаясь нагнать упущенное время и найти свою униформу. Некоторые из стилей были довольно эксцентричны, другие – вполне нормальны. Какое-то время я смешивал джинсовую ткань и одежду, сшитую на заказ, например, носил вышитый пиджак с джинсами». Американская одежда casual , по словам Ланга, была страшно популярна в Австрии, где, к тому же, ее было сложно найти. «В конце концов, я понял, что ищу определенный крой футболки и штаны белого с серым оттенка, и, уяснив, что ни того ни другого в Вене не найду, решил попробовать сделать их сам. Я нашел ткань, отнес швее и объяснил, что именно я просил ее сделать. Нескольким моим знакомым так понравились эти вещи, что они спросили, а не мог бы я сделать майки и штаны и для них. Я продал по восемь штук и того, и другого. И я был счастлив, мне очень нужны были деньги».

Ланг начал пробовать изготавливать и более строгую одежду. После полутора лет он нанял швей и открыл магазин-ателье. «Я учился, просто наблюдая за тем, что люди делали, и спрашивая, как они это делают. Потом я спрашивал, а что будет, если ткань вывернуть наизнанку, или если мы переставим карман отсюда туда. Когда у тебя нет образования модной школы, оказывается, что у тебя есть свобода задавать вопросы, которые другие, вероятно, не зададут». Ланг говорил, что управление своим магазином – «лучшее образование, которое я когда-либо мог бы получить. Я немедленно оказался погружен в проблемы производства одежды для реальных людей, и в изучение того, как на самом деле устроены их тела. Также мне приходилось платить за свои ошибки». Слава о замечательном человеке, способном изготовить любую вещь на заказ, быстро разлетелась по Вене. Богачи открыли Хельмута, и он принялся шить пышные вечерние платья для венских дам. «Было начало 80-х, все хотели продемонстрировать, сколько у них денег». Он закрыл магазин в 1984 году и показал свою первую коллекцию прет-а-порте в Париже в 1986-м.

В тот период жизни Ланг сдружился с немецким художником Куртом Кошершейдтом и его женой, фотографом Элфи Семотан. Он часто гостил в австрийском доме Курта, Элфи и их маленьких сыновей.

Семотан рассказала мне, что ее муж оказал влияние на Ланга, «подарив ему метод. Курт работал допоздна, слушая музыку, засыпал, просыпался, снова работал. А не работая, он пытался ничем не занимать голову, словно оставаться на поверхности в свободном дрейфе и наблюдать. Это есть и у Хельмута, и это – дар. Ты позволяешь жизни протекать перед твоим взглядом, не вмешиваясь». По словам Семотан, когда Кошершейдт умер от сердечного приступа в начале 90-х, Ланг стал чем-то вроде фигуры отца для ее мальчиков. «Он буквально все время был рядом. В моем сознании осталась картинка, где мой младший буквально опирается на Хельмута, ища в нем поддержку».