Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6495 ( № 16 2015)

Болотина всадила в него памятливый взгляд.

– …Недавно мы с вами отметили 9 Мая, – спокойно продолжил оратор. – Праздник со слезами на глазах. Но если не только утирать слёзы и класть цветы к Вечному огню, а хотя бы иногда задумываться, то сразу возникают вопросы. Например: почему мы платим за свои победы больше, чем другие народы – за свои поражения? Почему в цивилизованных странах каждый человек самоценен, а у нас швыряются миллионами жизней? Отчего наш исторический путь вымощен трупами, как улицы вашего прекрасного города булыжниками? Петербург стоит на костях, гиганты пятилеток – на костях, колхозы – на костях… Вы не думали, почему наш государственный флаг весь красный?

– Не весь! – донеслось с подоконника. – Там ещё есть серп и молот. «Ты хочешь сей, а хочешь куй, но всё равно получишь…»

– Прекратите немедленно! Выведу! – громко перебила пьяного Болотина и переглянулась с плечистыми дружинниками, стоявшими при дверях.

– Так почему же наш флаг красный? – повторил Смелков.

Этот вопросик он перенял у Исидора, гранда гласности, виртуоза плюрализма, умевшего запустить в аудиторию свежий ветерок инакомыслия, возбудить, завести, ошеломить, сбить с толку врага ускорения внезапной цифирью или разящим фактиком.

– От крови! – ахнул кто-то, потрясённый небывалой догадкой.

– Именно! Да, мы победили Гитлера. Но какой ценой? Мы же завалили немцев трупами. Наши потери – десять к одному!

– Нет, не десять. Мы потеряли двадцать миллионов с гаком. Вместе с мирным населением. А они – почти семь! – возразил ветеран, нахмурился и стал похож на обиженного филина. – И фашисты напали внезапно!

– Какие фашисты?

– Гитлеровские. Какие же ещё… – растерялся дед.

– Ну, во-первых, это ещё надо разобраться, кто был большим фашистом: Сталин или Гитлер. Вы, наверное, забыли про позорный пакт «Молотова – Риббентропа»?

– Товарищ Сталин хотел оттянуть войну, чтобы подготовиться…

– Если товарищ Сталин хотел подготовиться, значит, он знал о скором нападении. Тогда о какой внезапности мы говорим?

Зал одобрительно зароптал. Пуртов склонился над магнитофоном, видимо, проверяя, записал ли агрегат такую виртуозную плюху сталинизму. Ветеран гулко кашлянул. Болотина поджала губы.

– Во-вторых, обратите внимание, товарищи, как наш уважаемый ветеран миллионами душ разбрасывается! – Смелков слегка поклонился в сторону деда. – С гаком… С гаком или с ГУЛАГом? Эх, вы! Каждый человек – это вселенная, единственная и неповторимая. Никакие цели не стоят слезинки ребёнка, а тем более рек крови!

Народ посмотрел на фронтовика как на серийного убийцу. Тот побагровел и полез за таблетками. Гена, довольный первой полемической победой, продолжил:

– …А в-третьих, всё у нас как-то внезапно. Зима – внезапно. Весна – внезапно. Сев – внезапно. Жатва – внезапно. У нас в стране что: внезапно – плановая экономика?

Слушатели засмеялись и захлопали. Теперь из них, как из теста, можно лепить кренделя. Пережидая аплодисменты, оратор показал Пуртову на графин. Тот, продолжая радостно кивать, налил в стакан воды и поднёс златоусту. Гена промочил горло, гордо глянул на вдохновенную Зою и скуксившегося Илью, потом продолжил:

– А вот скажите, товарищи, почему, имея землю, набитую сокровищами, как пещера Аладдина, богатую нефтью, газом, рудами, золотом, алмазами, – мы живём хуже всех? Почему наши герои, победившие Гитлера, получают пенсию, смешную и унизительную по сравнению с ветеранами вермахта? У нас люди давятся в очередях за модными тряпками, за колбасой, а на Западе реклама изощряется, как бы заманить человека в магазин, заставить купить что-нибудь, даже ненужное, потратить деньги. Я вот недавно вернулся из Парижа…

Люди поглядели на него так, будто он вернулся с Марса.

– Вечерней лошадью? – съехидничал ревнивый Колобков.

– Нет, Илья Сергеевич, всего-навсего «Аэро­флотом», – отбрил Смелков. – Как поётся, «летайте самолётами «Аэрофлота», влюб­ляйтесь в аэропорту!» – и снова посмотрел на Зою.

Библиотекарша потупилась.

– …И вот, гуляя по ночному Парижу, мы зашли в обычный универсам. Решили с коллегами, знаете, на сон грядущий принять на грудь бутылочку-другую бордо.

– Ночью? – недоверчиво уточнили из зала.

– Ночью. Там алкоголь продают не с двух до семи, а круглосуточно. Там с пьянством не борются. Там его попросту нет. У нас, кстати, в 30–50-е годы пили в три с половиной раза меньше, чем сегодня. Почему?

Люди молчали, молча размышляя, а Смелков вдруг сообразил: получается, при Сталине пили меньше. М-да, неувязочка. К счастью, никто не заметил.

– Почему, как думаете?

– Потому что я тогда ещё в школе учился! – объяснил с подоконника весёлый в кедах.

– В последний раз предупреждаю! – возвысила голос Болотина.

– А меньше пили, потому что люди ещё верили в будущее, не было столько лжи, не было застоя. Понимаете? – разъяснил Гена.

– Ну и что там во французском универсаме? – нетерпеливо спросил кто-то.

– Там всё в порядке. Изобилие. Я обнаружил 48 сортов колбасы и 63 вида сыра. Пытался считать марки вина, водки, виски, джина, текилы, кальвадоса и, знаете, сбился, запутался, как Василий Иванович, в этикетках.

Народ понимающе засмеялся, вспомнив анекдот про Чапаева, пившего в мировом масштабе. Пуртов от восторга дёрнул головой, как взнузданный, а ветеран, наоборот, окончательно нахмурился, обидевшись за легендарного героя Гражданской войны.

– Дорогая там выпивка? – робко поинтересовались из зала.

– Как вам сказать? Всё относительно. Сколько бутылок водки можно купить у нас на месячную зарплату?

– Теперь только по талонам. В месяц два пузыря на одно горло.

– А если теоретически?

– Теоретически – двадцать!

– Какие там двадцать? Пятнадцать от силы…

– А вот рядовой француз может купить на зарплату двести бутылок, – торжественно объявил Смелков голосом диктора Левитана, оповещающего об очередной победе Красной армии.

– Не может быть! – ухнул кто-то.

– Может.

– Вы, Геннадий Павлович, лучше скажите, сколько они там за жильё платят! – сдерживая возмущение, посоветовала Болотина.

– За хорошую квартиру можно и заплатить. Но не за коммунальный курятник. Поднимите руки, кто живёт на отдельной площади!

– А с подселенцем считается? – спросил тоскливый мужской голос.

– Если подселенец – красивая женщина, тогда считается! – мгновенно среагировал Смелков и метнул в Зою гусарский взгляд.

Слушатели одобрительно зашумели и подняли руки – едва ли треть зала.

– Негусто. Вижу, квартирный вопрос портит жизнь не только москвичам, но и тихославльцам.

– Ага, одним – осетринка, другим – от ерша спинка! – донеслось с подоконника.