Александр Ушаков - Сталин. По ту сторону добра и зла

«Около 11 часов на балкон Дома Советов... поднялись член ЦК ВКП(б) Смилга, исключенные к тому времени из партии Преображенский (член РСДРП с 1903 года, в недавнем прошлом кандидат в члены ЦК), Мрачковский (член РСДРП с 1905 года, крупный военачальник) и другие. Они обратились к манифестантам с речами. На балконе висел лозунг «Назад к Ленину!» Из колонны слышалось «Ура!»... Но тут на автомобилях прибыли секретарь Краснопресненского райкома Рютин... и другие члены МК ВКП(б)...

В Смилгу и Преображенского полетели картошка, палки... За «артподготовкой» начались «военные действия»... Атаковавшие пошли на штурм квартиры. Первыми в подъезд ворвались Рютин, Вознесенский и Минайчев. Дверь сломали... Смилгу и Преображенского... начали избивать. Досталось Альско-му, Гинзбургу, Мдивани, Малюте, Юшкину. Изрядно помятых, их заперли в комнате и к дверям приставили караул».

Надо полагать, у того же Рютина вряд ли дрогнула бы рука, имей он тогда возможность расстрелять ненавистных ему оппозиционеров прямо в Доме Советов. Непонятно, почему, отказывая другим в праве думать самостоятельно, он присваивал это же самое право себе...

«Отряд не заметил потери бойца», и 23 января 1937 года начался второй открытый процесс, на котором главными действующими лицами выступали такие видные члены партии, как Пятаков, Радек, Сокольников, Серебряков, Лившиц, Муралов и еще одиннадцать человек. Почти все они в свое время являлись активными членами «объединенной» оппозиции, но затем «раскаялись», публично заявили о разрыве с Троцким и были восстановлены в партии.

Все эти люди до самого недавнего времени занимали видные посты в партии и государстве, обвинялись в принадлежности к так называемому параллельному центру со ставшим уже типичным набором обвинений: и в подготовке терактов против Сталина и других членов партии, и в шпионаже, и в связях с гестапо, и в реставрации капитализма. Правда, теперь обвиняемые пользовались услугами адвокатов, которые... и не думали их защищать. А вот сам процесс стал более открытым, поскольку на него были допущены иностранные журналисты.

Что же касается неопровержимых доказательств их преступной деятельности и хоть каких-то документов, то их не было и на этот раз, и все обвинение строилось на признаниях подследственных. И эти «признания» сыграли роковую роль в окончательной расправе с теми, кто имел несчастье принадлежать или поддерживать «правый уклон». И если в августе 1937 года враги народа только упоминали Бухарина и Рыкова, то теперь они чуть ли не в один голос заговорили об их шпионско-террористической деятельности.

Как выяснилось именно теперь, Радек долго молчал о Бухарине лишь только по причине «интеллектуальной дружбы», которая связывала их долгие годы. Но, в конце концов, он понял, что не может не явиться в суд, «скрыв существование другой террористической организации»... бухаринско-рыковской... Правда, в суд Радек не являлся, он был доставлен из следственного изолятора, где находился с осени 1936 года. Да и заговорил он после того, как познакомился с некоторыми «методами» ведения дела его следователями. Но... все, даже самые искренние «признания» оказались напрасными. 13 человек были приговорены к расстрелу, Радек, Сокольников и Арнольд получили по 10 лет, а Строилов — 8.

Надо ли говорить, какую радость в стране вызвал этот суровый, но «справедливый» приговор врагам народа. Присутствующие на процессе «представители общественности» встретили его громкими криками одобрения. А руководитель московских коммунистов Н.С. Хрущев пошел еще дальше и устроил на следующий день на Красной площади грандиозный митинг, на котором рабочие и служащие клеймили позором предателей и убийц из «параллельного» центра.

На этом дело не закончилось, поскольку на свободе все еще оставались такие матерые агенты гестапо и конрреволюционеры, как Бухарин и Рыков.

Что пережил Николай Иванович за дни суда над «параллельным центром», знал только он один. Как рассказывали его близкие, на него было страшно смотреть, он пребывал в самом что ни на есть угнетенном состоянии и был на грани самоубийства. А когда в начале февраля на его кремлевской квартире появились три чекиста, он едва не потерял сознание.

Однако на этот раз тревога оказалась ложной, и речь шла всего-навсего о его выселении из Кремля. Как только он обрел способность говорить, вдруг раздался телефонный звонок. К несказанному изумлению Бухарина, звонил Сталин. Поинтересовавшись его делами и узнав, что его выселяют, Сталин рассвирепел. «Гони ты всех их к чертовой матери!» — с негодованием воскликнул он, словно речь и на самом деле шла об обиде, нанесенной его лучшему другу.

Повеселевший Николай Иванович последовал совету и воспрянул духом. В таком внимании со стороны Сталина он увидел хороший знак и с необычайным энтузиазмом принялся готовиться к намеченному на конец февраля очередному пленуму. Но... радовался он недолго. 19 февраля 1937 года он с ужасом узнал о скоропостижной кончине от паралича сердца одного из самых популярных в стране партийных руководителей, известного революционера и активного участника революции и Гражданской войны, наркома тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе. Кремлевские светила медицины дали подробное медицинское заключение о смерти Серго.

Бухарин знал цену этим «заключениям» и не очень удивился вести, что Орджоникидзе застрелился. Что снова заставило его серьезно задуматься над своей собственной судьбой. Догадывался ли Бухарин, кто на самом деле стал причиной самоубийства Серго? Думается, догадывался, но не говорил. И только на XX съезде КПСС будет сказано, что никакого паралича сердца у Серго не было, что скончался он от пущенной в сердце пули и что главными виновниками его гибели были Сталин, Ежов и Берия. Правда, поговаривали и о том, что Серго «помогли умереть».

И на самом деле: как и смерть Кирова, гибель Орджоникидзе со временем обрастала множеством версий, но и по сей день до конца не выяснено, что же произошло в тот день у него на квартире. А вот подоплека всей этой таинственной истории, конечно же, известна...

К началу 1937 года Серго занимал прочное положение в партии. Заслуженный революционер и близкий друг Сталина, в отличие от десятков других высокопоставленных партийцев, Серго продолжал оставаться таким же прямым, каким был в те времена, когда сам Ленин мог сказать о нем: «...лично принадлежу к числу его друзей и работал с ним за границей и в эмиграции». «Серго, — писал Микоян, — остро реагировал против начавшихся в 1936 году репрессий в отношении партийных и хозяйственных кадров».

Всегда жизнерадостный, он стал задумчивым и грустным и все чаще восклицал: «Нет, я с этим не соглашусь ни при каких условиях!» Особенно мрачным он становился после совещаний на самом «верху». И как никакой другой нарком, защищал своих людей от нападок НКВД, что, конечно же, не могло нравиться ни могущественному Ежову, ни самому Сталину, которому честный Серго портил всю обедню.