Александр Ушаков - Сталин. По ту сторону добра и зла

Член Политбюро С. Жуйович тут же информировал советского посла о той острейшей критике, какой на совещании была подвергнута политика СССР. И больше всего, по его словам, Москву обвиняли в восстановлении самых худших русских традиций, в которых югославские лидеры увидели ярчайшее проявление «великодержавного шовинизма». Более того, теперь именно Советский Союз представлялся им основным препятствием к «развитию международной революции».

Молотов тепло поблагодарил Жуйовича за его «хорошее дело как для Советского Союза, так и для народа Югославии, разоблачая мнимых друзей Советского Союза из югославского ЦК». Ободренный такой мощной поддержкой Жуйович продолжил творить «добрые дела» и высказал предположения относительно договора Тито с «англо-американцами». Назвав Тито, Ранковича, Карделя и Джиласа «перерожденцами», он заверил Сталина, что Тито и его компания не решатся проявить откровенный антисоветизм перед всей партией. Ну а если это случится, то «отвергнет и его, и их». Это сообщение вряд ли обнадежило Сталина. Ему известно, как добиваются от партийцев согласия. Не вызывал у него особой симпатии и сам Жуйович, вся советская заряженность которого определялась отнюдь не его любовью к СССР и лично к нему, к Сталину, а в первую очередь ненавистью к Тито и стремлением с помощью Сталина занять его место.

Тем временем напряжение нарастало, и после того как югославское правительство прекратило информировать советских специалистов по экономическим вопросам, Сталин 18 марта 1948 года приказал отозвать из Югославии всех советских советников.

А еще через два дня США, Великобритания и Франция выступили за пересмотр мирного договора с Италией на основе передачи этой стране Свободной территории Триест. 21 марта югославский МИД сообщил СССР, что собирается направить ноту протеста в отношении этого предложения. Эту ноту Белград отправил уже на следующий день, не дожидаясь согласования с Москвой, снова нарушив таким образом договор о консультациях и проявив недопустимую, с точки зрения Сталина, самостоятельность в отношениях с Западом. Так Югославия превратилась во врага, а Тито — в главаря кучки бандитов, агента иностранных спецслужб и главную карикатуру в журнале «Крокодил».

Надо ли говорить, что практически во всех компартиях просоветски настроенных стран прошла кампания «выявления» тайных и явных сторонников «югославского главаря», закончившаяся арестами, тюрьмами и невинной кровью. Понятно, что под этим предлогом в «братских» партиях полным ходом шло сведение счетов между политическими противниками, и таким образом «разумная забота о безопасности Советской страны, делает вывод Ю.В. Емельянов в своей книге «Сталин: на вершине власти», перерождалась в необоснованные и жестокие репрессии против видных руководителей стран, ставших новыми союзниками СССР».

Впрочем, иначе и быть не могло. И если мы оглянемся лишь только на советский период истории России, то увидим, что практически любые начинания в ней начинались и заканчивались одним и тем же — репрессиями. Что лишний раз подчеркивает саму природу советской власти и ее непонимание и неумение строить и проводить другую политику...

Кто был, по большому счету, прав во всем том, что происходило вокруг Югославии? Да никто! И Сталин, и Тито были правы, но каждый по-своему. Сталин прежде всего думал о своей стране, и интересы Югославии были для него вторичными. С Тито все было наоборот. Один хотел властвовать, второй не имел никакого желания подчиняться. А все остальное было только следствием...

И не случайно тот же Хрущев объяснял разрыв СССР с Югославией и навешивание на Тито ярлыка главаря банды фашистов в первую очередь самодурством Сталина, его высокомерием и манией величия. Что и проявилось в его надменных словах, якобы сказанных им Хрущеву: «Стоит мне пошевелить пальцем, и Тито больше не будет!»

Приблизительно тем же самым объясняли все случившееся и сами югославы. Так, в своих «Разговорах со Сталиным» Джилас красной нитью проводил мысль о том, что вся «югославская» политика Сталина определялась ярко выраженной грубостью и нежеланием считаться с чужим мнением.

Что произошло на самом деле? Однозначно на вопрос ответить невозможно. Конечно, сказались как характер напрочь отвыкшего от любого неповиновения Сталина, так и характер самого Тито, который уже во время войны заявил о себе как о самостоятельном руководителе самостоятельной страны, которому не нравилось полное подчинение Москве, чего добивался Сталин.

Сказалась и боязнь Сталина спровоцировать ядерную войну и в общем-то далеко не самое блестящее состояние его армии. И вот что говорил по этому поводу встретившийся со Сталиным в январе 1947 года начальник имперского генерального штаба Великобритании Б.Л. Монтгомери: «В целом я пришел к выводу, что Россия не в состоянии принять участие в мировой войне против любой сильной коалиции, и она это понимает. Россия нуждалась в долгом периоде мира, в течение которого ей надо будет восстанавливаться. Я пришел к выводу, что Россия будет внимательно следить за обстановкой и воздерживаться от неосторожных дипломатических шагов, стараясь не «переходить черту», где бы то ни было, чтобы не спровоцировать новую войну, с которой она не сможет справиться...»

Что ж, все правильно, и послевоенная ситуация весьма удивительно напоминала предвоенную, когда Сталин избегал всяческих провокаций. Как и всегда, Россия опять не была готова к войне. Только поэтому после объявления «холодной войны» лишенный атомного оружия Сталин не рисковал говорить с Западом с позиции силы и при каждом удобном случае повторял, что уверен в возможности дружественных отношений между Советским Союзом и Западом и призывал развивать всесторонние отношения между ними. Однако теперь, когда в его ведении находилась вся Восточная Европа, ему приходилось отвечать не только за себя, но и за все те страны, которые входили в его лагерь. И именно поэтому он и не старался без нужды перейти ту самую черту, о которой говорил Монтгомери.

Как-то говоря о причинах поражения Гитлера, Сталин заметил, что фюрера сгубило желание невозможного и вытекавшее из него неумение вовремя остановиться. Что можно отнести не только к Гитлеру, но и к Александру Македонскому, и к Наполеону. Да, теперь он останавливался вовремя, и все же объяснялось это отнюдь не его «желанием невозможного» (до Парижа-то он хотел дойти!), а только тем, что не было у него уже той силы, с помощью которой можно было бы это самое «невозможное» получить...

После разрыва с Тито Сталин пребывал не в самом лучшем настроении. Душившая вождя злоба требовала выхода, и он расплескал ее в «ленинградском деле». Как и последовавшее за ним «дело врачей», оно явилось результатом непримиримой вражды в сталинском окружении, в котором к 1948 году в руководстве страны сложились две группировки.