Александр Ушаков - Сталин. По ту сторону добра и зла

Сталин обсуждался по счету пятым. Представляя его, Ленин сказал: «Товарища Кобу мы знаем очень много лет. Видали его в Кракове, где было наше бюро. Важна его деятельность на Кавказе. Хороший работник во всяких ответственных работах». Как и в случае с Каменевым, Ленин ни словом не обмолвился о мартовских художествах «хорошего работника». Взяв его в свою команду, Ленин раз и навсегда простил ему прошлые прегрешения.

Да иначе, наверное, и быть не могло. Само определение «хороший работник» подразумевало отсутствие исключительных качеств, и прежде всего умения вырабатывать идеи. В чем, откровенно говоря, Ленин вряд ли нуждался. Что же касается самого Каменева, то, судя по всему, Ленин ценил его по-настоящему, а потому и не собирался с ним расставаться. Несмотря на все расхождения...

Вопреки повестке дня дискуссия по национальному вопросу началась уже после выборов в ЦК. Ленин очень опасался того, что своим докладом Сталин мог еще больше взорвать конференцию и не пройти в ЦК, где он был так нужен вождю.

На Апрельской конференции Ленин делал ставку на Сталина не только как на человека, который наглядно доказал партии, что может вовремя «понять» новые идеи и увести за собой многих колеблющихся партийцев, но и как на «специалиста по национальному вопросу».

Хотя никаким специалистом Сталин не был. Для того чтобы таковым стать, мало было поверхностных знаний Маркса, который сам никогда серьезно этим вопросом не занимался, и четырех курсов духовной семинарии. Что он блестяще и доказал в марте, когда опубликовал в «Правде» статью по национальному вопросу. В ней он продемонстрировал удивительное невежество.

И чего только стоило его заявление о том, что источником угнетения национальных меньшинств является «отживающая земельная аристократия». Зато в Северной Америке, по его мнению, национальности развивались свободно и там вообще не было места национальному гнету. По всей видимости, он даже не подозревал о существовании в этой самой Северной Америке индейцев.

Но Ленина это мало волновало. Все эти перлы в глазах вождя меркли по сравнению с тем, с какой легкостью Сталин забывал сказанное им еще вчера при смене своих политических ориентиров. А для вождя это было куда важнее, особенно сейчас, когда в партии начались дискуссии по национальному вопросу.

19 апреля состоялось заседание ЦК в связи с обращением Социал-демократической партии Финляндии, в котором речь шла об автономии страны. Ленин не только поддержал его, но и дал согласие на выход Финляндии из состава Российского государства. Однако большинство высказалось против предложенной им резолюции, а верный своей подпольной тактике Сталин вообще промолчал. Вопрос о самоопределении наций было решено перенести на Апрельскую конференцию, и именно там Ленин решил использовать Сталина в качестве докладчика по вопросам о нациях.

И по сей день существуют в общем-то совершенно наивные объяснения такого решения Ленина. При этом ссылаются, как правило, на то, что сам Ленин был русским, а потому и счел неудобным выступать против таких «националов», как поляк Дзержинский, украинец Пятаков и грузин Махарадзе. И именно поэтому он якобы так нуждался в «чудесном грузине», который уже зарекомендовал себя знатоком национального вопроса.

Думается, что все это не так. Зная Ленина, трудно себе представить, чтобы ему было что-то неудобно, особенно если это касалось политики. Не совсем понятно и то, почему «русский» Ленин не мог делать этот доклад именно по этой причине. Вот если бы он призывал не к самоопределению, а к автономии, тогда другое дело. Поскольку именно тогда в его призывах можно было усмотреть великорусский шовинизм.

Помимо всего прочего, Сталин по большому счету должен был только зачитать написанную Лениным резолюцию, о чем всем было прекрасно известно. И все дело было, по всей видимости, в том, что Ленину надо было обязательно как можно ярче «засветить» на конференции Сталина и тем самым предупредить всех, что это его человек. Он уже подбирал кадры на заглавные роли в партии, и Сталин отвечал многим его требованиям.

Ну а то, что Сталин был политиком откровенно слабым, Ленина не смущало. Да и не нуждался он по большому счету в умах (они только мешали ему), и куда больше ему были нужны исполнители его воли и «свои люди» в ЦК.

Если же называть вещи своими именами, то это была самая настоящая сделка. В обмен на членство в ЦК (а значит, участие в политике и обладание известной властью) Ленин предлагал Сталину полное забвение всего того, что он говорил и делал весной 1917-го. Иными словами, за полную лояльность Сталин получал весьма лакомый кусок — власть и политику. И он это предложение принял...

Самым же интересным во всей этой истории было то, что Сталин стал ленинским рупором по национальному вопросу, совершенно не веря в то, что ему предстояло говорить. Он никогда не был сторонником самоопределения, о чем, не удержавшись, заявил в своем выступлении: «Я могу признать за нацией право отделиться, но это еще не значит, что я обязан это сделать... Я лично высказался бы, например, против отделения Закавказья, принимая во внимание общее развитие в Закавказье и в России...»

Пройдет всего несколько лет, он сойдется в прямом споре с вождем на эту тему, и за его политику в Грузии тот назовет его «Держимордой». Придя к власти, Сталин покажет все то, что он думал о самоопределении наций. В 1932 году он положит семь миллионов крестьян в схватке с националистической Украиной, а в конце Отечественной войны одним росчерком пера обречет на страдания и лишения чуть ли не десяток малых народов, уличенных им в предательстве. Но как когда-то Париж для короля-гугенота стоил обедни, так и в апреле 1917-го для Сталина ЦК стоил столь милой его сердцу автономии.

Когда читаешь то, о чем говорилось на Апрельской конференции, удивляет в первую очередь даже не то, что говорили о нациях всего-навсего час, а то, что Дзержинский, Пятаков и Махарадзе вещали от имени целых народов так, словно эти народы их уполномочивали. Нет смысла повторять все то, что говорили эти люди по одному из самых сложнейших вопросов современности по той простой причине, что они мало что в нем понимали.

С той поры прошло почти сто лет, но и сегодня так никто и не ответил, как же надо на самом деле решать национальные проблемы. И, как показывает печальная практика, решают их и по-прежнему с помощью оружия.

Так что же говорить о тех временах, когда этим вопросом занимались не политики, экономисты и социологи, а революционеры, для которых на первый план при решении любого вопроса всегда выходило его классовое содержание. Потому и Пятаков, и Дзержинский в один голос говорили о том «реакционном факторе, направленном против социализма», который скрывался в лозунге независимого государства. Потому и считали, что образование национальных государств в обстановке империалистической эпохи — «есть вредная и реакционная утопия». И говорилось это в период распада империй, которые и разваливались только благодаря тому, что революционная по тем временам буржуазия шла по национальному пути.