Александр Ушаков - Сталин. По ту сторону добра и зла

А поддерживали ленинские начинания далеко не все. И как ни старался Троцкий, большинство членов ЦК по-прежнему относились к идее вооруженного восстания весьма прохладно. Потому и делали все возможное, чтобы не допустить приезда Ленина, умевшего уговаривать, в Петроград. И когда один из немногих, допущенных к вождю в его тайном убежище в Выборге А.В. Шот-ман сообщил Ильичу о нежелании его «товарищей по партии» видеть его в столице, тот потребовал письменного подтверждения. И Шотману не осталось ничего другого, как написать: «До особого распоряжения ЦК въезд в Петроград воспретить».

Разобиженный и разозленный вождь отправился в Питер на свой страх и риск с верным Рахьей. И ехал он опять же в самом что ни на есть карикатурном виде: темные очки, парик, черный галстук и фетровая шляпа.

Поселившись на Выборгской стороне в квартире М.В. Фофановой, он решил и там «соблюдать сугубую конспирацию». Мало того, что даже в закрытой на несколько запоров квартире Ленин щеголял в парике, он даже членам ЦК не сообщил о месте своего пребывания. А когда Надежда Константиновна назвала его настоящим именем, он, к несказанному изумлению Фофановой, строго поправил ее: «Ошибаешься. Помнить надо твердо, что я не Владимир Ильич, а Константин Петрович Иванов».

И именно там, в наглухо закрытой квартире, Ленин начал готовиться к вооруженному восстанию. «Свою подготовку, — вспоминал позже Э. Рахья, — Владимир Ильич вел как-то по-особенному. По его поручению я должен был ходить по заводам, прислушиваться, о чем толкуют рабочие, должен был посещать собрания, записывать резолюции».

Наведя таким образом справки (можно подумать, речь шла не о вооруженном восстании, а об организации обыкновенной маевки), Ленин решил 10 октября встретиться с членами ЦК на квартире сестры Фофановой. Там комедия с конспирацией продолжилась, и товарищи по партии... не узнали вождя. Что же касается Сталина, то, как утверждали очевидцы тех событий, недовольный приездом Ленина, он ударил ни в чем не повинного Рахью кулаком, выразив таким образом общее мнение.

Зная о царивших среди его соратников настроениях, Ленин взял с места в карьер и с негодованием заявил о наблюдавшемся уже с начала сентября «равнодушии к восстанию». Повторил он уже набившую всем оскомину фразу и о том, что на Западе уже видно зарево мировой революции и что Керенский собирается сдать Петроград немцам.

Не обошлось и без натяжек. Рассуждая о массах, Ленин заявил, что они идут за большевиками, но, с другой стороны, настроением этих самых масс никак нельзя было руководствоваться. Ну а потому «из политического анализа классовой борьбы и в России, и в Европе вытекает необходимость самой решительной, самой активной политики, которая может быть только вооруженным восстанием».

Сталин слушал вождя без особого энтузиазма. Ленин оставался верен себе и продолжал доказывать, что «большинство теперь за нами», что все условия для революции налицо и теперь говорить надо уже не о самой революции (это, мол, дело решенное), а о ее технической стороне.

Если же называть вещи своими именами, то он предлагал вооруженный налет на Зимний, вроде того, какой совершал их общий приятель Камо на банки. Только в них он и его подельщики воровали деньги, Ленин же собирался таким образом украсть власть. Сталин невольно усмехнулся, вспомнив о «буре в стакане воды». И в самом деле, зачем были нужны все эти многолетние и, как теперь выяснялось, совершенно бессмысленные философские споры о том, что для России хорошо, а что плохо, если в конечном счете все решали винтовки.

— Да, — снова, услышав его мысли, сказал Ленин. — Учредительное собрание будет не с нами, но это ничего не значит! Политически дело совершенно созрело, и теперь дело за технической подготовкой!

Он замолчал и обвел сидевших за столом людей долгим внимательным взглядом, ожидая возражений. И они, конечно же, последовали.

— Мы слишком слабы в провинции, — заметил Каменев, — и с помощью Учредительного собрания сможем добиться большего, нежели военным переворотом, который может восстановить против нас не только другие партии, но и население...

Ленин насмешливо взглянул на него. Да разве можно быть в политике таким чистоплюем! Речь идет о власти, а он опять затянул старую песню о парламенте. Да при чем тут парламент, если у него есть такие козыри, как немедленный мир и передача земли крестьянам! И за это ему простят все! Не обращая никакого внимания на недовольство некоторых членов, вождь предложил следующую резолюцию: «Признавая таким образом, что вооруженное восстание неизбежно и вполне назрело, ЦК предлагает всем организациям партии руководствоваться этим и с этой точки зрения обсуждать и решать все практические вопросы».

Против восстания выступили Каменев и Зиновьев. Однако десять из двенадцати членов проголосовали «за», и, когда резолюция была принята, Каменев недовольно заметил: «Такие вопросы десятью членами партии не решаются!»

На этот раз Ленин даже не удосужился ответить ему и предложил организовать Политбюро, которому надлежало заниматься «политическим руководством». И пока шло обсуждение его членов, Сталин молча наблюдал за Лениным. Да, у него есть чему поучиться, и то, чему они сейчас все стали свидетелями, было самым настоящим подлогом. Принималось судьбоносное для страны решение, и тем не менее девять членов ЦК не были приглашены на это тайное заседание. И кто знает, как они голосовали бы! Вот уж воистину тайная вечеря!

И все-таки партия еще не была сыграна до конца. Многие партийцы колебались и предлагали вопрос о вооруженном восстании отложить до съезда.

16 октября состоялось еще одно заседание ЦК, на этот раз уже расширенное. Помимо практически всех членов ЦК в нем приняли участие представители Исполнительной комиссии Петербургского комитета, Военной организации, Петроградского Совета, профсоюзов, фабрично-заводских комитетов, Петроградской областной организации и рабочих-железнодорожников. Цель этого заседания прекрасно определил Александр Рабинович: «Пересмотр стратегии партии в связи с трудностями на пути осуществления призыва к вооруженному восстанию».

Заседание состоялось в помещении Думы, куда боявшийся ареста вождь не осмеливался войти в течение целого часа. А когда все-таки решился, то на полном серьезе долго обсуждал со Сталиным и Свердловым вопрос, появляться ли ему перед «товарищами» загримированным или, так сказать, в натуральном виде. Кто знает, что ему посоветовал Сталин, но «товарищам» Ленин явил свой светлый лик в парике. Неизвестно только, от кого же собирался скрываться Ильич на заседании ЦК. «Парик, — вспоминал Иоффе, — вероятно, ему мешал, ибо на заседаниях он снял его и положил перед собой на стол».