Евгений Беломестнов - Люди большой отваги

Фомин — человек веселый, общительный. Он мог запросто пошутить, посмеяться с солдатами. Все это, в сущности, совсем неплохо, если в меру. Близость с подчиненными — хорошая черта командира. Но Фомин меры не знал, и некоторые солдаты и сержанты иногда фамильярно относились к старшине. В столовой, когда закончился обед, сержант Дурьян в присутствии всей роты обнял старшину и сказал:

— Здорово «подрубали», Петя!

Видно было, что Фомину это не понравилось, но он смолчал, боясь «попортить отношения».

Вечером майор Ищенко завел с Фоминым разговор.

— Как вы думаете, товарищ старшина, — спросил он, — почему в последнее время в роте несколько ослабла дисциплина?

Фомин замялся, пожал плечами. Конечно, нарушения порядка бывают, но не так уж часто. И это — незначительные нарушения…

— Не знаете? — продолжал Ищенко. — Так я вам скажу: вы в этом повинны.

— Я вас не совсем понимаю.

— И я вас тоже. Почему вы, старшина, позволяете подчиненным называть себя Петей?

— Так это же по-дружески. Я не обижаюсь.

— Вот и плохо. А как вы обращаетесь к солдатам? Ваня, Гриша, Юра. Детсад здесь, что ли? Командир роты, кажется, указывал вам на это. Почему вы не сделали для себя выводов?

— Сразу как-то неудобно все переменить. Я думал — постепенно.

Секретарь партийного бюро повел разговор о взаимоотношениях начальников и подчиненных.

— К солдатам, конечно, надо относиться душевно, — заметил он. — Но нельзя снижать командирской требовательности. В ней проявляется забота командира о подчиненных. А вы только подыгрываетесь к ним, подаете плохой пример терпимости к недостаткам.

Видно, крепко запомнились Фомину наставления майора. Он по-иному стал смотреть на обязанности старшины. А секретарь партбюро еще долго держал его под своим наблюдением, где нужно, поправлял, советовал. Месяца через два Фомин признался Ищенко:

— Хороший урок вы мне преподали, товарищ майор. Уважать стали меня в роте по-настоящему. И порядка стало больше.

— Сердятся на требовательность?

— Было поначалу. Удивились некоторые солдаты: круто повернул старшина. Но потом поняли — так и нужно в армии.

— А Петей вас называют? — не без иронии опросил секретарь партбюро.

— Что вы! Теперь я для всех «товарищ старшина»…

На одном из заседаний партийного бюро, когда обсуждались меры по претворению в жизнь постановления ЦК КПСС «О задачах партийной пропаганды в современных условиях», Андрей Демьянович Ищенко сказал:

— В основу всей нашей воспитательной работы мы должны поставить индивидуальный подход к людям. Доходить до ума и сердца каждого воина — вот к чему призывает нас партия.

Чтобы вести за собой других, надо заслужить доверие людей. Майор Ищенко обладает этим даром. Он умеет подобрать ключик к солдатскому сердцу, повлиять на человека, пробудить в его душе лучшее, знает настроения, запросы, думы солдат. Это драгоценное качество коммуниста, партийного вожака снискало Андрею Демьяновичу уважение и признательность многих.

Кто не помнит в полку истории с «перерождением» рядового Алексея Лукьянова? Солдат неважно учился, нарушал дисциплину. И пошла о нем дурная слава как о неисправимом.

— Значит, Лукьянов «безнадежный»? — наседал Ищенко на парторга батареи старшего лейтенанта Дзюбенко. — Испробовали все — и не помогает?

— Не помогает, — подтвердил Дзюбенко. — Беседовали, разъясняли, наказывали. Что еще можно?

— Лукьянов комсомолец?

— Да.

— Попробуем обсудить его поведение на комсомольском собрании.

Неделю спустя состоялось собрание. Надолго запомнилось оно артиллеристам, а Лукьянов, наверное, не забудет всю жизнь. С докладом выступил майор Ищенко. Андрей Демьянович подобрал очень веские, убедительные факты, доводы. Он напомнил Лукьянову об его отце, который честно сражался с фашистами и сложил свою голову за Родину. Говорил Ищенко спокойно, но так, что слова его доходили до самого сердца.

Душевный накал секретаря партбюро передался комсомольцам. Горячо, взволнованно выступали сержант Данилов, ефрейтор Майструк, рядовой Ламидзе, старшина Хомула и другие сослуживцы Алексея. Все требовали: пусть скажет Лукьянов, как он думает дальше служить.

Тяжело было Лукьянову, но пришлось встать, выйти вперед. Долго молчал: не так легко подобрать слова, которым бы поверили товарищи. Дал обещание исправиться.

После собрания Ищенко остался в ленинской комнате с командиром батареи, парторгом и комсомольским секретарем.

— Все вы коммунисты и вдвойне отвечаете за Лукьянова. Будьте внимательны к нему. Сейчас у него в душе целая буря разыгралась. Поддержите солдата добрым словом. Самый малый его успех не оставляйте незамеченным. Поднимайте в Лукьянове все хорошее. Человек оступился, и теперь ему нужно помочь избежать новых ошибок. Перевоспитывать человека надо умеючи, с тактом, не оскорбляя его недоверием, видя в нем не только недостатки, но и хорошее. Вот на это хорошее и должен опираться в своей работе настоящий воспитатель.

Всякий раз, наведываясь в батарею, секретарь партбюро справлялся: «Как Лукьянов?» Разговаривал с ним, но тот больше отмалчивался, опускал глаза. У него еще бывали срывы, но в поведении солдата наметились явные перемены. Под воздействием командиров, комсомольцев, всех сослуживцев Лукьянов постепенно исправлялся. И с учебой у него дело пошло лучше. Солдат повеселел, стал общительным, не сторонился товарищей.

Однажды на учениях Ищенко зашел на огневые позиции батареи. Через плечо у него висел фотоаппарат.

— Товарищ майор, сфотографируйте нас, — попросили артиллеристы.

— Можно. Только у меня объектив особый: отличников берет, но отстающие не получаются.

Артиллеристы дружно рассмеялись:

— Есть у нас и отличники!

А командир батареи предложил:

— Снимите Лукьянова. Он теперь у нас лучший.

Солдат стушевался:

— Есть и получше меня.

— Становись к пушке, крестник, — потребовал Ищенко. — С великим удовольствием сфотографирую. И объектив на этот раз осечки не даст.

Лукьянов, смущаясь, встал у орудия, взял в руки снаряд.

— Так. Хорошо. Снимаю.

Через минуту они сидели рядом на бруствере. Плотный, приземистый секретарь партийного бюро и худощавый, невысокий солдат. Серые спокойные глаза Лукьянова светились доверием. Теперь он уже не отводил своего взгляда от больших проницательных глаз майора.

— Вернемся с учений, — сказал Ищенко, — отпечатаю две фотокарточки. Одну передам командиру батареи, пусть в ленинской комнате на Доске отличников повесит. А другую вам подарю. На память.

— Спасибо, товарищ майор. Извините меня… Столько вам беспокойства доставил.

— А им? — кивнул Ищенко на артиллеристов.