Александр Бондаренко - Загадочные страницы русской истории

— Обратимся к историческому описанию: Лжедмитрий был застрелен сыном боярским Григорием Валуевым, который перед своим выстрелом воскликнул: “Вот я благословляю польского свистуна”.

Дорубленный другими заговорщиками, Лжедмитрий был отдан на поругание толпе. Прах его впоследствии был сожжен. Затем собрали пепел, зарядили им пушку и выстрелили. Таков был жалкий конец итого умного и даровитого авантюриста». А между тем Смута ведь продолжалась…

МОРОЗОВА: Она была связана с верховной властью, и, как я считаю, Смута крутилась вокруг претендентов на престол. Вокруг каждого из них формировалась определенная социально-политическая группировка, и эти группировки сражались между собой, пока не вмешались еще и иностранцы. Только когда началась интервенция, тогда русские люди наконец-то опомнились, поняли, что им нужно объединиться и прекратить междоусобную борьбу, выбрать единого кандидата, вокруг него сплотиться и выгнать всех интервентов.

НИКИТИН: России общественно противопоказаны ситуации, когда государство слабо, а власть киселеобразна. То ли мы народ такой дикий, то ли какие-то экономические процессы у нас еще не завершены, но как только власть ослабевает, нас тут же отбрасывает назад. России нужна власть сильная, поэтому и народ тоскует по «сильной руке», и общество постепенно к этому приходит.

РОГОЖИН: Именно Смута зародила в России начала абсолютизма. После нее начинается консолидация во всем: в административной власти, в объединении церковной и светской власти, увеличивается количество государственных учреждений, появляются новые, прежде всего военные, приказы. Главное, оформляется Патриарший двор, при котором образуются такие же дубли государственных учреждений, основных приказов, как и вокруг царя. Это была очень мощная административная единица, это усиление идеологии прежде всего. Выход из Смуты был, конечно, на единении царско-светской и церковной власти. Но самое главное, что, так сказать, в сознании самих людей родилась «партия порядка» — стремление в народе к порядку. Это, собственно, и выдвинуло лидеров, которые возглавили движение и по освобождению, и по избранию новой династии. Та «критическая точка», которой достигли в Смутное время, в итоге произвела переворот в народном сознании.

— А что в данном случае считать «критической точкой»?

КУРУКИН: Время 1610–1611 годов, когда, по сути дела, реально исчезает всякая верховная власть как таковая.

МОРОЗОВА: А Владислав?

КУРУКИН: В том-то и дело! В Москве ведь сидели бояре царя Владислава.

МОРОЗОВА: Значит, «критическая точка» — это когда поляки заняли Москву и взяли власть в свои руки!

КУРУКИН: Ну, от этого мало что меняется — главное, опять-таки, прекращает действовать система управления в масштабах страны. И тут уже совершенно неважно, кто у власти.

ЛИСЕЙЦЕВ: Так что это все-таки именно 1611 год! Конец 1610-го прошел еще под влиянием иллюзии, что возможно воссоздание государства при польской династии королевича Владислава Сигизмундовича. Иллюзии развеиваются весной, когда восстает народ в Москве, безуспешно пытается выбить оттуда польский гарнизон и Москва сгорает; когда в апреле король Сигизмунд, нарушая международные законы, интернирует русское посольство; это арест и смерть Гермогена; это взятие Смоленска — последнего крупного форпоста, который отделял польскую армию от Москвы; это распад 1-го ополчения летом 1611 года, когда опять не стало единства в русских людях. Да тут еще и взятый шведами Новгород — интервенция еще одного государства, на северо-западе. Пожалуй, это и был тот «критический момент», когда дальше катить некуда, полная гибель — и столица в руках у поляков.

МОРОЗОВА: Тогда стало ясно, что король Сигизмунд не хочет отдавать на царствование своего сына, а желает присоединить Русскую державу к своей короне — она потеряет национальную независимость, станет придатком польского государства. Вот тогда все осознали, поняли, что дальше уже просто край и что все они идут, как тогда говорили, «работать к польскому королю». Откалываются большие куски территории — Новгород, Смоленск; Казань ведет непонятно какую политику: там умудрились присягнуть Лжедмитрию II, которого в живых уже не было, — лишь бы отделиться от основного государства, хотя бы так, внутри. Местные воеводы понимали, что им ни к чему посылать налоги в центр, когда они могут оставить все у себя и сами править своей территорией. Одним из первых осознал угрозу патриарх Гермоген — он понял, что православие уже никому не нужно, что никаких вооруженных сил нет и сопротивляться никто не будет. Тогда он начал рассылать грамоты по городам с призывом прийти на помощь вере и отечеству. Также Прокопий Ляпунов — он стал призывать объединиться воевод и городовые отряды, пойти на Москву, выбить оттуда поляков.

— Так образовалось первое земское ополчение?

МОРОЗОВА: Да, разумеется. К нему присоединились остатки Тушинского лагеря — Трубецкой, Заруцкий, но они же потом в итоге и подорвали это ополчение изнутри. Ляпунов считал, что нужно освободить Москву, собрать Земский собор и избрать какого-то представителя на престол. А Заруцкий считал, что уже есть этот претендент — сын Лжедмитрия II, маленький Иван Дмитриевич, «Воренок», и Марина Мнишек, которая уже была коронована. Кстати, Марина в Польшу возвращаться не хотела, писала письма Сигизмунду, что она — московская царица и у нее все права на престол. Внутри ополчения возникли разногласия, Ляпунова убили по доносу, городовые воеводы все разъехались, осталась очень маленькая часть, но они все-таки держали в осаде польский гарнизон, не давали подвозить ему продовольствие. Тем самым они как бы создали плацдарм для второго ополчения.

— Пожалуй, это наиболее известная страница истории Смутного времени, словно бы вырванная советской историографией из его контекста — Минин и Пожарский, освобождение Москвы… Поэтому мы ее перелистнем и обратимся к Земскому Собору. Или для историков с этим вопросом все и так понятно?

МОРОЗОВА: Нет, здесь все было совсем не просто. Земский Собор очень долго собирался — приблизительно до середины января 1613 года. Представители городов, очевидно, ехать опасались, им многократно рассылались грамоты. Сначала просили по десять человек от каждого города, потом — по тридцать. Где-то от 50 городов приехали представители. Все же на Земском Соборе в основном были представители ополчения. Второе ополчение там доминировало. Конечно, ополченцы могли бы сказать, что никто не приехал, и сами избрать, предположим, Трубецкого. Но что если его не поддержат города, как не поддержали Шуйского? Тогда вновь началось бы междоусобие. Делать этого категорически было нельзя. Нужно было все-таки добиться более-менее солидного кворума.