Иван Аксаков - Записка о ярославских раскольниках

Вот уже около месяца, как составляется ими это прошение и на днях, вероятно, оно будет подано начальнику губернии. Оно писано на его имя потому, что от светской же власти было им сделано и предложение о единоверии. Я следил внимательно за всем этим делом и могу решительно сказать, что в течение всего этого времени ни полиция (которая даже не знала об этом), да и никто из должностных лиц в него не вмешивались. Они сами понуждали и побуждали друг друга. Я счел долгом удерживать самого протоиерея от всякого сколько-нибудь хлопотливого участия, но собирал толки и рассуждения в обществе по этому случаю: они весьма важны и поучительны.

Многие из них говорили: «Что в самом деле, пора положить конец нашему шатанью (как они выражаются); ведь, правду сказать, и старообрядцы-то мы плохие; лучше уже просто присоединиться к церкви, тогда все эти обманы, и притворства, и опасения кончатся!» Другие, не так легко, как первые, но также сознавались, что рано или поздно, но пришлось бы им уступить и потому, что не всегда же попы будут снисходить к ним и показывать бывшими у исповеди не бывших; и потому, что назвать себя закоренелыми старообрядцами, закоснелыми в невежестве, они никак не решатся при том мнении, какое всюду об них существует, при своих торговых связях, при той «образованности, которую они уже имеют», – и подписывались; иные чувствовали, что прежнею робостью и постоянным обманом они так запутались, что и воротиться назад трудно – и также подписывались; но все решительно объясняли себе, что прошением этим, необходимость коего они сами возбудили своим двусмысленным поведением, они полагают на себя новое обязательство, после которого уже невозможно будет им обманывать правительство. Поэтому-то самому несколько лиц положительно отказались от подписи и объявили, что остаются при старообрядчестве; другие же постарались смягчить слог и тон бумаги… И странно было смотреть на все это движение, происходившее без понуждений, без угроз с чьей-либо стороны, но вследствие одной признаваемой ими самими необходимости в разрешении возбужденного вопроса. Вот эта просьба:

Романово-Борисоглебского градского общества Покорнейшее прошение

В прошлом 1848 году предложено было начальством соединиться по вере к церкви единоверческой тем из числа членов нашего общества, которые, по причине уклонения от христианских обязанностей, подозреваются в расколе; но они, за исключением весьма немногих, на это предложение не согласились, не высказав настоящей причины своего несогласия. Такая ничем не оправданная уклончивость их от принятия единоверческой церкви может показаться перед лицом правительства не иным чем, как закоснелостью в расколе, которая как будто удаляет их даже от преддверия церкви православной, – но уже одно предположение подобного о них мнения со стороны правительства душевно огорчает как их, так и всех нас и вынуждает открыться в их верованиях перед особою Вашего Превосходительства, как ближайшего к нам посредника между высшим правительством и нами, дабы подозреваемым в расколе иметь счастие быть оправданными во мнении правительства относительно закоснелости в нем, которое слишком было бы тягостно как для них, так и еще более для целого общества, коему пришлось бы делить с ними нарекание в расколе, при невысказанной причине непринятия ими единоверческой церкви.

Вполне оценивая благие меры заботящегося о всех нас правительства, подозреваемые в расколе не могли согласиться на принятие единоверческой церкви потому, что они давно уже освободились от тех суеверных убеждений, которые существенно отличают закоснелых раскольников от православных, и, по благости Божией, находятся теперь в церкви православной в отношениях ближайших, чем какие имеет к ней самая единоверческая церковь. Все они, кроме весьма незначительного числа, составляющего исключение нашего общества, приемлют главнейшие таинства христианства – крещение и миропомазание в православной церкви, и с этим так освоились, что для них было бы ново и чуждо принимать их по правилам другой церкви, хотя бы то и единоверческой; все бывают вместе с нами в храмах православных и уже едва ли найдется несколько лиц, которые бы вменили себе в грех, как это было прежде, быть за богослужением в православной церкви, а, находясь на такой степени сближения с православием, они считают переход к единоверию не иначе, как уже уклонением от православной церкви, чего почесть, никто из них не желает. Напротив того, все они желают совершенного сближения не с другою какою-либо церковью, как с православною.

Объявляя о сем Вашему Превосходительству, всепокорнейше просим, да будете нашим ходатаем перед высшим правительством в том, да не сочтет оно непринятия ими единоверия закоснелостью в расколе, но да причтет это к нежеланию уклониться с того прямого пути, который ими принят к православной церкви, в которую мы все желаем быть собраны, как в «единое стадо»!..

Эта просьба подписана более чем 100 лицами, имеющими вес и значение в обществе [1]. Некоторые из них – беспоповщинцы и такие, которые до сих пор считались отписными раскольниками; такие, которые, по силе этой просьбы, где просители, говоря про себя в первом лице, называют себя православными, должны будут после этого совершить над собой самый обряд присоединения.

Просьба эта, конечно, неудовлетворительна, неполна и во многих местах носит на себе следы неловких, безграмотных поправок. Я не верю даже искренности и половины подписавшихся лиц, но тем не менее смотрю на эту просьбу, как на новые путы, которыми эти последние себя обессиливают, и вполне убежден, что если не для них самих, то для детей их раскол через это получается решительно невозможным. Многие сами, как я уже сказал, не входя во все тонкие подробности просьбы, почитают ее просто решительным отречением от прежних заблуждений.

Недавно ездил я в Романов-Борисоглебск на несколько часов, и в то время, когда я находился у протоиерея, пришел к нему при мне один мещанин из вновь подписавшихся раскольников, – с объявлением, что у него в доме умер младенец. «Ну что же», – спросил его священник… «Да вот, батюшка, – сказал он, заминаясь, – вот сам подписался, так теперь, чай, вы уж не позволите похоронить по-старому?..». «Если ты подписался, так странно мне, что и спрашиваешь меня об этом», – возразил ему священник. «Да ведь это не я, батюшка, – отвечал мещанин, – а ведь у меня, вы знаете, есть старуха-матушка, которая всего этого держится… Ну да теперь делать нечего, благословите могилу!..».

Замечательны также слова одного их подписавшихся раскольников, купца Ивана Ивановича Негвоздкина [2]. Подписавшись, он в тот же день пришел ко всенощной в церковь и при выходе оттуда, вступив в разговор со священником, сказал ему между прочим: «Давно бы так! Давно бы многие из нас присоединились, если б не собственная слабость, да не наши бабы, да, признаться, не ваша потачка!..» – Какая потачка? – спросил священник… «Да, например, хоть эта: ведь мы, за неимением попов, носим крестить младенцев к вам и понимаем хорошо, что священник, окрестивший по своей вере младенца, получает на него некоторое право, – но, признаться, дивились не раз, что православные священники окрестят ребенка, а потом об нем и не справятся и не требуют, чтоб его причащали. Самому нести младенца в церковь для причащения – трудно: жена или тетка не пустят, говоря, что и священник не спрашивает… А знаете ли вы, что ребенок, раза три причащенный, оставляется раскольниками православной церкви, потому что, по мнению их, это и исправить мудрено…»