Иван Аксаков - Об отношении православия к русской народности и западных исповеданий к православию

Далее, следя шаг за шагом нить исторического предания, Овербек постепенно переходит от Иерусалима к Риму и от Рима, употребившего во зло свое случайное, историческое, но лишенное всякой божественной основы, преимущество – к Константинополю, который он и называет столицей христианского мира. «Вся восточная православная церковь, – говорит он, – состоит с Константинополем в союзе веры; но патриарху и на ум не приходит домогаться для себя, jure divino, высшего места против самого малого из епископов». «Но если Восток (оставаясь Востоком) сохранил притом и чистую вселенскую (кафолическую) веру, то и западная церковь, возвращаясь к чистоте веры, может удержать свой местный особенный отпечаток. Она имеет свою собственную, древле-апостольскую литургию, свой западный обряд богослужения, свою дисциплину и церемонии, которые возникли на почве и в духе Запада, и настолько отличаются от восточной символики, насколько и характеры народов той и другой стороны. Задача же наша теперь в том и состоит, чтобы воссоздать вновь чистую, не папскую (unpapstlich) западную церковь на основе общего вселенского (кафолического) учения, как сохранил его неповрежденным Восток». Но как приступить к исполнению этой высокой задачи? «Длина пути от слова к делу, – продолжает Овербек, – соразмеряется с упругостью нашей воли. Это не тот – долгий, затруднительный и ошибочный путь прежних попыток воссоединения, которые ставили себе задачей соединить разом оба великие тела, вопреки папству, и оставляя совсем в стороне протестантов. Нет, мы обращаемся к отдельному лицу, индивидууму; русский католицизм и протестантизм доставят нам камень для здания, и мы знаем, что православная церковь примет нас в свое церковное общение…». Это место предисловия поясняется подробнее в самой книге, в главах «От романизма к православию через протестантизм» и «Православно-кафолическая церковь Востока». Очевидно, что немецкий профессор близко знаком со всеми недавними попытками к сближению с нами англиканской церкви. «Рим сам виноват, – говорит Овербек, своим довольно оригинальным способом выражения, – что никто его терпеть не может, кроме его собственных домочадцев. Но и этих домочадцев бьет он по голове, как скоро в этой голове пытается что-либо возникнуть, похожее на „собственные мысли“. Православная же церковь искони состояла в иных отношениях к протестантству. Ее единственное сердечное желание: воссоединить вновь расколотую христианскую церковь. Она никогда не отталкивала от себя никакого протестантского сближения, как ни держится она твердо за перешедшую к ней по наследству чистоту учения. Еще и сию минуту делаются попытки и в Англии, и в Америке ввести в общение англиканскую церковь с православной. И хотя последняя очень хорошо знает, что на том основании, на котором зиждутся обе епископальные церкви (английская и американская), противополагая его основанию вселенской церкви, немыслимо никакое соединение; но тем не менее она принимает протянутую к ней руку, дабы через ближайшее внимание в дело распространился свет, любовь и познание.

Православная церковь могла бы сказать: „Отложите сперва ваше протестантство, а остальное уже само обрящется“. Но она знает, что такие надменные повелительные слова имеют свойство оскорблять с первого же раза; она терпеливо ведет к вразумлению. Она знает, что даже заблуждающийся брат все-таки брат и требует пощады. Она предпочитает руководить его и дать ему возможность самому доискаться своей ошибки, вместо того, чтоб выступать против него с анафемой и ожесточать брата, еще не успевшего сделать и шага на пути к соглашению. Англиканская церковь в особенности всегда чувствовала сильную склонность к православной. Причина этой склонности лежит, конечно, в том, что в англиканской церкви больше, чем в какой-либо протестантской, сохранилось церковное сознание ». Впрочем Овербек, разбирая подробнее сущность англиканизма, признает его явлением еще менее законным и логичным, чем чистое протестантство. Он прямо выражает мнение, что притязания англиканской церкви на преемственность рукоположения, на священство и епископство совершенно ложны, и что православная церковь не может признать звания англиканских бишофов и священников. «Был ли когда-либо царь в православной церкви тем, чем хоть теперь королева в англиканской?!» – восклицает он. Что же касается до протестантства, то конечно это путь ошибочный, говорит Овербек, но и он не без блага. Путь усложненный, конечно; взор – постоянно обращенный во все стороны. Все испытуемо и взвешиваемо. Протестантизм похож на ту воспитательную систему, которая дает детям свободно развиваться и не полагает никакой преграды им на пути, но и не дает никакого пособия в руки, не предостерегает, не удерживает, не ограждает, дабы собственным злым опытом дошел человек до разумности. Многому научаются при этом, многому ненужному, но и многому полезному. Полезнейшее же из всего полезного, чему приучает протестантизм, – это безоглядочному безрасчетному выражению своего мнения и свободной решимости – идти во след тому, что признаешь истинным. Поэтому (и Овербек особенно налегает на эти слова) ни один протестант не может порицать того, кто переходит, по убеждению, к православной церкви, ибо, порицая, он столкнулся бы враждебно с своим собственным принципом. Но и в том заслуживает протестантство нашей признательности, что оно раскрывает взору совершенно свободный вид на все стороны христианского мира, так как оно стремится обнять всемирно-христианское и стать выше вероисповедания.

Конечно, эта задача призрачна, ибо христианство и церковь одно; но это заблуждение имеет по крайней мере то доброе последствие – что все подвергается пытанию. Главная же заслуга протестантства в том, что оно обличило всю ложь папства и иезуитизма, и величайшим благом для него – то, что «оно разрушает в западном мире предубеждение против православной церкви, научает познавать ее ближе и, как бы сказать, вводит в нее».

Едва Овербек касается православной восточной церкви, речь его становится поистине восторженною. Ее учение, говорит он, то же самое, что и в то время, когда отделился от нее Рим. «Ее называют умершею, окаменевшею за то, что она не собирала потом никаких вселенских соборов, не предпринимала никакого нового развития и определения догматов, в противоположность Риму, который может выставить целый ряд новых вселенских соборов и развился так мощно. Нет – разрыв, дотоле единой, вселенской церкви причинил православной церкви такую глубокую и вполне праведную скорбь, что она все еще уповает на исцеление и на возвращение кафолического Запада, – тогда как Рим выставляет вперед достойное смеха и жалости зрелище вселенских соборов, исключая из них целую половину кафолического мира! Где же затем истинный христианский способ действий? Гордый Рим скоро утешился после разрыва и продолжает хозяйничать, как будто тело вселенской церкви было всецелостно и здорово. Но что же это такое, что православная церковь сохранила неповрежденно чистым свое учение, несмотря ни на реформацию, ни на расколы? Возможно ли это без особенного Божьего содействия? Что называют в ней римляне жестокосердием – есть верность вере в течение восьми и до десяти веков. Эта верность вере в православной церкви есть истинная загадка. Назовите мне чудо – больше чем воскрешение мертвых! Есть такое чудо, это именно тысячелетнее сохранение в живых чистого неизменного верования. Пусть пораздумают над этим изумительным фактом и приищут ему какое-либо подобие в истории человечества»… Далее Овербек бросает беглый взгляд на те печальные исторические обстоятельства, которые приходилось переживать православной церкви, на те невыгодные условия, в которых она находилась для своего развития… «Восток, – продолжает он, – пал, по неисповедимой воле Провидения в руки варваров (хотя и не без вины папского Запада!), и обратился в духовную пустыню под владычеством полумесяца. Но брошено в него семя церковью православною, которое скоро покроет все поле жатвою и не в дальнем будущем увидит торжество христианства!» «Притязания Рима выжгли клеймо, – возвращаемся опять к предисловию автора, – на великом имени „кафолическая (вселенская) церковь“; он похитил, присвоил его себе, но мы должны вновь восстановить его в прежней чести. Дух православного кафоличества есть вера, любовь, убеждение, свобода, благочестие, движение вперед ». «Иди же в мир, мое слово, и благослови его Бог!» – так заканчивает Овербек свое предисловие.