Иван Аксаков - Ответ на рукописную статью «Христианство и прогресс»

Так, идея равенства, понятая чисто внешним образом, логически развиваемая вне идеи Бога, не может остановиться на равноправности перед законом, на уничтожении привилегий: она выставит знамя бунта против неравенства состояний и Божьих даров, потребует уравнения ленивого с прилежным, бездарного с даровитым, невежды с ученым и в вечном протесте против природы и Бога – убьет самую жизнь, ни к чему не приведет, кроме смерти и разрушения. А знаменитое fraternite, выставленное на знамени французской революции, запретившей декретом исповедание бытия Божия, не есть ли само по себе логическая нелепость? Ибо братство предполагает сыновство и без сыновства, без понятия об общем отце, немыслимо. Люди только потому и братья, что дети одного отца, и если мы не сыны Божий, то нет и братства. Евангелие не употребляет слова равенство, да и нет в том надобности, потому что идея братства не только заключает ее в себе, но и выше ее, ибо восполняет любовью всякую неравномерность как искусственную, так и естественную. Все это, конечно, вам известно, но не довольно звучно звучит в вашей статье, в которой вообще все внимание обращено на внешнюю, практическую сторону христианства, где грань между христианством и прогрессом переступить очень легко.

Прежде чем перейти к рассмотрению ваших мнений в их существе, позвольте мне сделать вам замечание относительно тона. Пусть ваши мнения расходятся с учением церкви, если таковы ваши искренние убеждения и вы, любя истину выше всего, решаетесь высказать их, я могу только с уважением преклониться пред такою решимостью, хотя бы и не разделял ваших убеждений. Вероятно, так отнеслись бы к вам и прочие читатели. Но вы не ограничиваетесь критикой, не ограничиваетесь даже иронией и пренебрежением. Вы надсмехаетесь и издеваетесь над тем, что в течение 15 веков составляло, составляет и теперь предмет искреннего почитания сотен миллионов людей: я разумею учителей церкви, составивших на вселенских соборах канонические уставы и положивших в основание церкви, по вашим словам, монашеское миросозерцание. Не на злоупотребления только, допущенные в церковное управление, не на злоупотребления в монашестве нападаете вы, но на самый принцип, руководившей церковью с IV века и до наших дней, на «святых отцов», участвовавших в соборах, как величает их церковь, и которых вы обзываете в насмешку гениальными инженерами, поставившими церковь в несколько странное положение: вне действительной жизни своей паствы. Выходит, по вашим словам, что слона-то они и не приметили! Не говоря уже о том, что прежде чем бросать укор в память их и в лицо всей современной церковной пастве, следовало бы, кажется, немножко призадуматься над фактом, поразмыслить – точно ли они, люди все же неглупые, не приметили того, что вами так легко примечено, да не мешало бы, кстати, и вам самим справиться с действительною жизнию вашей паствы и не оскорблять ее чувство, без всякой надобности, подобными выражениями. Не говоря уже об этом, полагаю, что ни к какому крупному историческому явлению не следует относиться с насмешкою; по крайней мере такое отношение недостойно серьезного мыслителя. Если бы ваша статья была напечатана, то многое, что в ней есть прекрасного, полезного и дельного – было бы заслонено, затерто впечатлением, производимым тоном вашей полемики. Но она и не может быть напечатана. В этом виде не только не пропустит ее никакая церковная власть, но и сама церковная паства, если бы от нее зависела цензура.

Вся ваша статья есть проповедь о необходимости практического осуществления заповеди Христовой о любви к ближним и о применении ее к социальному быту, и вы сами начинаете тем, что оскорбляете чувство ближних глумлением над тем, что для них всего дороже и святее! К тому же в этом тоне, в этих выражениях нет ни малейшей надобности. Вы возразите мне, что все равно ваша статья и по существу своему расходится с существующим церковным воззрением, а потому не миновала бы запрещения. Но она бы выиграла во внутреннем достоинстве, в приличии, не подвергла бы вас упреку в легкомыслии или раздражении. Простите, что выражаюсь так резко. Я очень хорошо понимаю, что советовать со стороны очень нетрудно, что ваше положение иное, что много накипело у вас справедливого негодования на ту вошедшую в церковь мерзость запустения, которая вам виднее, чем мне, но в интересах ваших личных, в интересах самого дела, которое вы защищаете, вы должны встать выше всякого раздражения, всякой страсти.

Постараюсь теперь резюмировать, во сколько можно кратче и вашими же выражениями, схему и содержание вашего объемистого труда (150 стр. мелкого письма).

Учение Христа сводится главным образом к одной заповеди – о любви к ближним. Он сам «исполнял свою заповедь практически», «везде учил, ободрял несчастных, исцелял больных», пожертвовал для ближних жизнью и таким образом оставил нам образ, как поступать. Апостолы, приняв новый завет, практически стали его осуществлять. Этот завет есть «идеал благоустройства общины, способный возвратить людям утраченный ими земной рай». Апостолы всюду устраивали общины, в которых верующие, собираясь вместе для молитвы, решали и дела, «касающиеся общественного благоустройства», в которых царствовало «равенство, братство, солидарность интересов, взаимная поддержка». «По основной идее христианства священнейшая, главная задача церкви – устраивать общины на этих началах». Этим практическим применением к жизни Нового Завета Христова, по образцу Христа и апостолов, объясняется успех христианства. Ибо «христианские догматы слишком мало могли быть понятны язычникам, как мало понятны и теперь современным христианам, но каждый видел и хорошо понимал, что христианство вносит с собою начала нового лучшего устройства социального быта». Язычество вынуждено было уступить.

Но с торжеством христианства совершается «необыкновенное явление». «Христианство теряет свою жизненную силу». Причина зла в том, что «выработалось убеждение, что спасение возможно и без практического применения к жизни новой заповеди Спасителя». Религиозные формы и обрядность заменили собою миссионерство и благотворительность. «Этот коренной переворот совершен монашеством». «Из него вышли пастыри и учители церкви; оно создало все церковные уставы, кодексы нравственных правил и канонических постановлений». «Мы и в настоящее время обязаны смотреть на религию исключительно с монашеской точки зрения, которая считается безусловно совершенною и непогрешимою, ибо так признано лучшими церковными авторитетами и утверждено канонически ». Взгляд же этот или «принцип – следующий: провались хотя весь мир, только бы я был спасен». «Монашество есть отрицание ближних». «Для исполнения заповеди Христа о любви – необходимо жить в мире, в обществе людей; иначе она не более как прекрасная фраза». «Монашество ушло в пустыни и монастыри для исключительной заботливости о собственном я». Вместо борьбы со злом, для получения вечного спасения, монашество отвергло необходимость и пользу борьбы и предпочло удаляться от зла и поставило необходимым условием вечного спасения: забвение о ближних, исключительную заботу о себе, молитву, измождение плоти, что для последователей первых отшельников, ввиду удобства, было регламентировано точными правилами. Эти два пути – путь, указанный Спасителем и апостолами, и путь, выработанный монашеством, взаимно исключают друг друга. Восторжествовал последний, ибо «гениальные инженеры церковного звания поставили церковь вне действительной жизни своей паствы».