Сергей Носов - Тайная жизнь петербургских памятников

В тот воскресный день рабочие шли сюда четырьмя организованными колоннами. «Воинские части полка им. Володарского и команда миноносца» (тоже, разумеется, «Володарский»), а также пионерский отряд в двести человек добирались до места самостоятельно. С Первой заводской колонной пришел Сводный отряд физкультурников. Тов. Зиновьев произнес речь.

Володарский был убит совсем молодым – в двадцать шесть лет. Обстоятельства гибели более чем странные, так же как и суд над «организаторами убийства». В партии большевиков был чуть более года. Друг и ученик Троцкого, он отличался непримиримостью к «врагам революции», во всяком случае, на вверенном ему направлении: будучи комиссаром по делам печати, пропаганды и агитации, преследовал оппозиционную прессу. В обществе, не сочувствующем большевикам, у него была репутация душителя свободы слова, а среди рабочих (сам в прошлом портной) он был популярен как пролетарский агитатор. Харизматик, человек с неуемной энергией, он был демагогом, причем и в изначальном значении слова: «ведущий за собой народ». За ним шли. Ему верили.

Вот характерным образом переданное воспоминание одного из слышавших Володарского. «Красная газета» (1924) – стиль сохраняю в неприкосновенности:

«Володарский из пылающих горнов издает огненные слова.

Он классу говорит. Класс его понимает. Несет его на руках…

Милый, родной взгляд.

Упрямая, непокорная прядь волос спадает на лоб, так же непокорный, как и его характер.

Саженными взмахами плыл против течения, а за ним не отставали те, кто его с любовью из завода выносил на руках». [23]

А вот из «Правды» (1922): «Зажженное речью рабочего трибуна порывисто билось сердце и заветные мысли, окристаллизованные прослушанной речью, туманили голову и звали к борьбе».

Образнее всех выразился пролетарский поэт Василий Князев («Красная газета», (1921) – к третьей годовщине со дня гибели Володарского): «И вот, над взбаламученным, кипящим морем поднялась маленькая фигурка исполина. Кусок льда, с заключенным в недра его динамитом». [24]

Князеву принадлежит стихотворение «Володарский». Монумент еще даже не был задуман еще, а тема величественного «изваянья» уже развивалась вполне:

Володарский носил очки, шляпу, пальто, не пренебрегал галошами, был всегда при портфеле. На рисунке современника, опубликованном после убийства наркома, он изображен произносящим речь – в шляпе и очках. Есть свидетельство, не совсем, впрочем, внятное, что сам Зиновьев перед началом митинга, посвященного открытию памятника, интересовался судьбой шляпы Володарского.

На памятнике шляпы нет. И галош. И портфеля.

Есть намек на дужки очков. Есть пальто, с огромными пуговицами – смыслообразующее.

Дело вот в чем. Володарский запечатлен в момент экстаза: выкрикивает последние слова выступления. Он сильно жестикулировал – пальто наглядно спадает с плеч, и оратор его придерживает, готовый сойти с трибуны (или, как тогда говорили, с «агитационной эстрады»). Свободная рука вскинута вверх.

На том, что это завершение речи, настаивал сам скульптор.

Интересно, а какой именно речи? Володарский произнес много речей. И много написал передовиц для «Красной газеты», само имя «В. Володарский» не что иное, как газетный псевдоним Моисея Гольдштейна. Но что поразительно: сборников сочинений В. Володарского мы не найдем. Прославляя сверх всякой меры имя «большевистского Цицерона», большевики не находили нужным переиздавать его выступления. Тонкая брошюра «Речи» вышла в 1919 году, да и та потом была изъята из библиотек…

Можно предположить, что на месте убийства исторического Володарского его бронзовый двойник как бы произносит речь, которая волею рока должна оказаться для трибуна последней. Всего час-другой отделяет последнее выступление Володарского от его неожиданной гибели.

Готовились к выборам в Петросовет. На товарной станции Николаевской железной дороги Володарский намеревался увлечь рабочих обещанием «счастья, света и свободы». Это в июне 1918-го, когда Петроград голодал. «Только наша Советская власть может дать вам счастье, свет и свободу. Да здравствует рабоче-крестьянская власть, да здравствует власть Советов рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов!» Концовке вполне отвечает патетический жест рукой бронзового Володарского. Последняя речь. Как завещание.

Одно но. «Последняя речь», опубликованная посмертно, в реальности не прозвучала. Железнодорожники ему просто тогда не дали говорить. Настроение митингующих было таким, что оратору пришлось спасаться бегством.

Нет, пафос бронзового комиссара связан с чем-то иным.

Очень интересны выступления Володарского перед Революционным Трибуналом Печати. «У вас в газете, гражданин Кугель, было много опечаток. Я не утверждаю, что в одном номере было двести опечаток. Пусть их было две тысячи. Но когда опечатки приносят колоссальный вред советской власти, я говорю: либо вы не умеете владеть оружием, которое у вас в руках, и тогда его нужно вынуть из ваших рук, или вы сознательно пользуетесь этим оружием против советской власти». Можно представить изумление на лице почтеннейшего редактора «Нового Вечернего Часа» Александра Рафаиловича Кугеля, подсудимого на этом процессе, его протесты и возмущение…

И все-таки революционный трибунал – это что-то слишком камерное. И концовки речей слишком специальные: газету закрыть и дело с концом. Вот и у пространной до крайности «Напутственной речи агитаторам», несмотря на пафосное название, концовка не предполагает вздымания к небу руки.