Сергей Носов - Тайная жизнь петербургских памятников

Что ж, хорошо. Теперь нам не удастся обойти молчанием почти мистическую, связанную с этими быками историю. Она известна, но мы кое-что к ней добавим. Широкой общественности поведал ее петербургский краевед В. В. Нестеров – в знаменитой книге «Львы стерегут город» (1971). После того, как Н. А. Синдаловский украсил ее пересказ мотивом вещего сна, история эта стала весьма популярна, попала на полосы даже московских газет. Речь идет об операции по спасению бронзовых быков в начале войны. Бронзовые фигуры быков переместили подальше от линии фронта в другую часть города, и не куда-нибудь, а на территорию Александро-Невской лавры, где на Тихвинском кладбище, по совпадению, покоился прах самого Демут-Малиновского. Быки как бы пришли к могиле их создателя. Собиратель городского фольклора Н. А. Синдаловский по сему поводу излагает легенду о странном сне, будто бы когда-то приснившемся Демут-Малиновскому: бронзовые быки, недавно им сотворенные, пришли к Демут-Малиновскому в гости, домой. Что это значило, сновидец разгадать не мог. А мы, значит, знаем. С легкой руки Синдаловского рассказ о мистической встрече на кладбище теперь излагают непременно вкупе вместе со сном скульптора. Не знаю, в каких кругах бытовала легенда о сне Демут-Малиновского, но и без этого сна совпадение более чем выразительное. Есть тут один неучтенный нюанс…

Дело в том, что Демут-Малиновский, скончавшийся в 1846 году, был похоронен не на Тихвинском, а совсем на другом кладбище – на Смоленском. Через пять лет там же была погребена его жена Елизавета Феодосьевна – суждено ей было лежать вместе со своим отцом, скульптором Ф. Ф. Щедриным, под единым надмогильным памятником, жертвенником из гранита. Такой же памятник был на могиле С. Ф. Щедрина, художника-пейзажиста, ее дяди. [34]В тридцатые годы двадцатого века два кладбища на территории Александро-Невской лавры, Лазаревское и Тихвинское, обрели статус мемориальных. Лазаревское превратилось в музей – Некрополь XVIII века. Поскольку братья Щедрины как творцы принадлежали этому веку, их в числе других знаменитостей перезахоронили на Лазаревском, сюда же перенеся оба памятника. Дочь была перезахоронена с отцом. А спустя несколько лет и самого Василия Ивановича Демут-Малиновского – по несомненности заслуг – перезахоронили на соседнем Тихвинском, названном в ту пору «Некрополем мастеров искусств и современников А. С. Пушкина».

А лежал Василий Иванович в своей первой могиле на Смоленском кладбище без малого век. И стояли быки на одном месте долгие годы.

Получается, что потревожили прах Демут-Малиновского как раз тогда, когда отправили его быков на край города к «мясному гиганту».

А еще получается, что мужа и жену разлучили, и покоятся они теперь на разных кладбищах, хотя и соседних, отделенных друг от друга двумя каменными стенами.

Памятник на могиле Василия Ивановича появился лишь перед войной. А в начале войны случилась эта история с приходом быков к нему.

Так что не просто быки приходили к своему создателю, но и сам создатель совершал необъяснимый путь им навстречу.

Что-то слишком оно причудливое, невероятное совпадение (если оно – совпадение…) – даже для нашего, ко всему уже, казалось бы, привыкшего города.

Если бы не стены вдоль прохода, разделяющего Тихвинское и Лазаревское кладбища, бюст Достоевского с могилы писателя глядел бы прямо на памятник человеку, похожему на Пушкина, каким его показывают у нас в кино: пышные бакенбарды, «нерусскость» черт лица… Иной прохожий замрет в изумлении. Но Пушкин тут, конечно, ни при чем. Современники – вот и все соответствия.

Лежит бронзовый человек на холодном камне, ревматизм его уже не пугает – даром что врач. На боку лежит, на левом, головой упирается на руку, согнутую в локте. Исключительно выразительная скульптура. Тщательность проработки деталей (взять, хотя бы прическу, укладку волос…) наводит на мысль о гиперреализме. Несомненно, таким Адольфа Магира знали живым.

Магир был придворным доктором у герцога Максимилиана Лейхтенбергского и его супруги – великой княжны Марии Николаевны (дочери Николая I). Сведения о нем скудны. А вот сам точно – как живой.

На нем сюртук, шинель, галстук бантом. Туфли – как новенькие. Подошвы идеально гладкие – такие не могли касаться земли, ни разу! Приходит в голову мысль, что обули его уже лежачего. Так живой он все-таки или нет? Глаза открыты, но не в этом дело: после кончины ли своей тут он лежит с открытыми глазами или же просто лежит – лег и лежит? Разберись-ка попробуй с этими лютеранскими захоронениями. Петербург, хоть и окно в Европу, а надмогильных памятников, там широко распространенных – с лежащими на холодных постаментах фигурами, у нас практически нет. Если точнее, их два. Оба на Лазаревском кладбище, или, как его называют с 1935 года, Некрополе XVIII века. Оба, в силу парадоксальных исторических обстоятельств – кенотафы теперь.

Кенотаф – погребальный памятник на могиле, не содержащей праха. Кенотаф, как правило, устанавливается в случае невозможности обычных похорон – допустим, если тело не найдено. Иногда кенотафом обозначают место гибели человека или группы людей. Но тут случай другой, вообще говоря, особый, хотя и характерный для данного кладбища. Ложные могилы здесь – своего рода музейные экспонаты. Лазаревское кладбище, как известно, мемориальное, музейное. Формировалось оно естественным, присущим любому кладбищу образом, но не только так. В тридцатые годы двадцатого века было перенесено сюда с других кладбищ более сорока памятников, особо ценных в художественно-историческом отношении (по тогдашним меркам, конечно). В одних случаях перенос этот сопровождался перезахоронением праха, в других – нет.

Скажем, надгробие архитектора А. Д. Захарова и его родителей было перенесено сюда со Смоленского православного кладбища вместе с прахом, а вот прах скульптора Агостино Трискорни на Смоленском лютеранском кладбище тревожить не стали, но гранитное надгробие в виде обелиска на львиных мраморных лапах сюда перенесли – с тем, чтобы здесь оно было как экспонат. Есть здесь еще одно изваяние лежащего человека (то самое, второе – других таких на петербургских кладбищах не найдем): в отличие от доктора Магира, чьи глаза открыты, этот определенно спит. Голова на кивер положена, как на подушку. На нем форма офицера лейб-гвардии Семеновского полка. Чугун. Прах штабс-капитана И. Х. фон Рейссига вместе с прахом родителей и родного брата остался на Волковом лютеранском кладбище. Зато чугунное надгробие перенесли целиком – вместе с огромным саркофагом, служащим пьедесталом изваянию спящего. [35]