Петр Мультатули - Противостояние «Утомленным солнцем». Кто и зачем ведет войну с фильмами Никиты Михалкова

Бес за левым плечом

Режиссер рисует перед нами дьявола-искусителя. Образ его дан в темных тонах, само лицо его темное, глаза почти всегда опущены вниз, но когда Сталин исподлобья смотрит на собеседника, они зажигаются каким-то желтым светом. Тихий приглушенный голос, медленные движения. Цепкие пальцы, шумное с присасыванием глотание чая.

Когда смотришь эти сцены, невольно вспоминаешь образы нечистой силы Булгакова из «Мастера и Маргариты». Сатана всегда внешне абсолютно логичен. Но эта логика, как и вся сущность дьявола, искусительна. Сталин указывает Котову на опасность новой гражданской войны, которая может начаться после победы, когда вернувшиеся с нее фронтовики столкнутся с отсидевшимися в тылу или, еще хуже, в оккупации обывателями. По сталинской логике, этого нельзя допустить ни при каких обстоятельствах. Единственный способ – это послать на «Цитадель» 15 тысяч «трусов», отсидевших в тылу, «вооружив» их черенками от лопат.

« Это будет страшная атака. Я знаю. Но на эту «черную пехоту» немцы потратят пули, предназначенные для наших советских солдат. Честных солдат. На примере этих 15 тысяч мы дадим урок остальным миллионам, заставим их проснуться и понять, что у нас только одна дорога – дорога к победе », – говорит Сталин.

Отправить эту «черную пехоту» на штурм «Цитадели» должен будет Котов.

На самом деле Сталин вовсе не думает о ситуации после войны, его задача – навсегда привязать к себе Котова. Повязать так, чтобы уже не отпустить никогда. Далее следует монолог вождя, который подтверждает, что даже бесы вынуждены иногда говорить элементы правды, преследуя при этом свои, враждебные Богу и человеку цели.

Объясняя Котову, почему он избрал для проведения этой кровавой акции именно его, Сталин говорит:

« В 17 лет ты взял в руки оружие и пошел на защиту революции. В 19-м году ты собственноручно зарубил священника из Беженского монастыря, который укрывал белогвардейцев. В 21-м под Керчью ты потопил баржу с белыми офицерами, а в 22-м ты приказал пустить отравляющий газ на тамбовских крестьян. Ты все правильно сделал. Кто еще такое мог сделать, не дрогнув? »

То есть дьявол в образе Сталина говорит Котову: ты свой, сделай для меня очередную черную работу, « эту операцию можешь сделать только ты ». И тут же следует соблазн: « После этого ты получишь армию ».

Но с другой стороны, устами того же Сталина Господь дает понять Котову, за что были ему ниспосланы такие тяжкие страдания и почему перед ним сейчас ставится вновь очередной выбор между Добром и Злом. Котов впервые в своей жизни услышал этот Глас Божий и внутренне осознал, что для него появляется единственная возможность искупления. В тот же самый момент в застенках Лубянки, арестованный и приговоренный Системой к смерти, Митя убивает мотылька, который, словно ангел-хранитель, каждый раз свидетельствовал ему о Божьем Промысле.

Все последние сцены фильма, по существу, можно считать одним большим действием: покаянием, искуплением и воскрешением. Н. Михалков с потрясающей силой показывает, как жертвенный порыв Котова не только спасает его душу, но и сокрушает, казалось бы, неприступную «Цитадель». За символом «Цитадели» стоит не только конкретная нацистская Германия. Это весь апостасийный [14]Запад, апостасийная Европа, в который раз пришедшие в Россию грабить, мародерствовать, порабощать.

Это сытая Европа – в образе холеного немецкого пулеметчика, слушающего классическую музыку, нежно заботящегося о белой мышке и хладнокровно, ради развлечения, расстреливающего русских. Эта Европа полностью уверена в своей мощи и в своей безнаказанности. Вооруженная до зубов, спрятавшаяся за мощными стенами «Цитадели», ей ли бояться скопища этих восточных варваров, готовых каждый день класть сотни своих жизней, бесполезно штурмуя ее? Начальники «Цитадели» не удивляются, когда видят толпы русских с палками в руках во главе с генералом, идущих к стенам крепости. Для них это очередное безумство.

Но на самом деле это не безумство, а великий искупительный подвиг, который совершают все – от Котова до последнего «черного пехотинца». Потрясающий кадр, когда какой-то пожилой человек просит отпустить его домой, у него больная жена. Котов отвечает: « Не могу я тебя отпустить. Меня самого не отпускают ».

Дьявол держит крепко, он хочет заставить Котова совершить тяжкое преступление: бросить этих ни в чем не виновных людей на смерть, под жерла немецких пушек. Среди этих обреченных и их фактических палачей, включая Котова, нет никакого единства, только ненависть друг к другу.

Эта ненависть вырывается проклятием одного из «черных пехотинцев», которое немедленно пресекается особистом (потрясающе сыгранным С. Маковецким), убивающим кричащего штыком. Но в этот момент Котов принимает решение, он возглавит этих людей и лично поведет их на смерть.

Здесь происходит первое чудо: полная ненависти толпа объединяется вокруг Котова, и вместо «черной пехоты» на праведный бой идет великий русский народ, Святая Русь. Идут все, под разухабистую песню, но в этой внешней разухабистости слышны мотивы великого смирения и великой силы. Звуки песни, словно волна, накатываются на музыку Вагнера с немецкой пластинки и заглушают ее.

В этот момент единения с Котова спадают цепи дьявольской Системы, он больше не принадлежит ей, грех искуплен. Спаситель сказал: « Нет больше той любви, если кто душу свою положит за други своя » (Ин. 15–13). Котов являет эту любовь и потому прощен Господом.

Но прощены и спасены и все остальные, кто пошел за Котовым, кто тоже положил душу «за други своя». И вот эти люди, идущие на верную смерть, вооруженные палками, становятся свидетелями второго чуда: несокрушимая «Цитадель», которую никак не могли взять в течение столь долгого времени, ради которой положили столько человеческих жизней, вдруг взрывается сама, разносится на куски, становится прахом, так, словно ее вовсе никогда не существовало.

Образ оккупанта

Поразительно, насколько мысль Н. С. Михалкова совпадает с тем, о чем думали, чем жили люди той Великой войны. Вот стихотворение Анны Ахматовой, посвященное победителям, нашим воинам, снявшим блокаду Ленинграда в 1944 году: