Александр Колпакиди - Двойной заговор. Сталин и Гитлер: Несостоявшиеся путчи

Из показаний Тухачевского:

«В апреле происходила в Москве стратегическая военная игра, организованная Генеральным штабом РККА. Якир, по заданию игры, командовал польскими, а я германскими армиями. Эта игра дача нам возможность продумать оперативные возможности и взвесить шансы на победу для обеих сторон как в целом, так и на отдельных направлениях, для отдельных участников заговора. В результате этой игры подтвердились предварительные предположения о том, что силы (число дивизий), выставляемые РККА по мобилизации, недостаточны для выполнения поставленных ей на западных границах задач.

Допустив предположение, что главные германские силы будут брошены на украинское направление, я пришел к выводу, что если в наш оперативный план не будут внесены поправки, то сначала Украинскому, потом и Белорусскому фронтам угрожает весьма возможное поражение. Если же к этому добавить вредительские действия, то эта вероятность еще более вырастет.

Я дал задание Якиру и Уборевичу на тщательную проработку оперативного плана на Украине и в Белоруссии и разработку вредительских мероприятий, облегчающих поражение наших войск…» [64] Извините, конечно, но следователю НКВД того времени, с его неполным средним образованием, такого не выдумать. Они дать знали, что такое «оперативный план», или ограничивались термином «вредительство»? Или им Ворошилов конспекты протоколов писал? Не годится, показания-то собственноручные…

В деле есть очень странный документ — так называемый «План поражения». Написан он собственноручно Тухачевским, причем совершенно неизвестно, зачем. Все «вредительство» можно было изложить на нескольких страницах — а он пишет подробнейший сценарий будущей войны [65] Точнее, «планов поражения» на самом деле два. Второй принадлежит Уборевичу — Тухачевский в своем «плане» с ним спорит и на него ссылается. Но о втором мы знаем только то, что он существует… . Почему? Может быть, чтобы не возвращаться снова в одиночку, не оставаться один на один со своими мыслями?

Они не обольщались по поводу своей участи. Для них закон послаблений не делал, и никакой приговор, кроме смертного, был невозможен. Впоследствии бывший секретарь суда вспоминал: председательствующий Ульрих говорил, что имеется указание Сталина о применении ко всем подсудимым высшей меры наказания — расстрела. На самом деле все это разговоры: никаких указаний в этом деле не требовалось, поскольку никакой иной меры закон и не предусматривал.

Из постановления ЦИК Союза ССР «О дополнении положения о контрреволюционных и особо для Союза ССР опасных преступлениях против порядка управления статьями об измене Родине». 8 июня 1934 г.

«1–1. Измена Родине, то есть действия, совершаемые гражданами Союза ССР в ущерб военной мощи Союза ССР, его государственной независимости или неприкосновенности его территории, как то — шпионаж:, выдача военной или государственной тайны, переход на сторону врага, бегство или перелет за границу — караются высшей мерой уголовного наказания — расстрелом с конфискацией всего имущества, а при смягчающих обстоятельствах — лишением свободы на срок 10 лет с конфискацией всего имущества.

1-2. Те же преступления, совершаемые военнослужащими, караются высшей мерой уголовного наказания — расстрелом с конфискацией всего имущества».

Между тем, признавая подготовку заговора, Тухачевский отчаянно пытается отбиться от обвинений в шпионаже. На суде он также будет их отрицать.

Из стенограммы судебного процесса:

«Председатель. Вы утверждаете, что к антисоветской деятельности примкнули с 1932 года? А ваша шпионская деятельность — ее вы не считаете антисоветской? Она началась гораздо раньше.

Тухачевский. Я не знаю, можно ли было считать ее шпионской… Я сообщил фон Цюллеру данные… о дислокации войск в пограничных округах… Книжку — дислокацию войск за границей можно купить в магазине…

Председатель…Еще в 1925 году вы были связаны с Цюллером и Домбалем и были одновременно агентом и польской, и германской разведок. Ведь вы же знали, что имеете дело не с просто любопытным, а с офицером иностранной разведки.

Тухачевский. Совершенно правильно. Я повторяю — не хочу смягчать свои показания. Я только хочу объяснить, что в то время у нас с немцами завязывались тесные отношения. У нас был один общий противник — Польша, в этом смысле были и в дальнейшем, как я уже говорил, разговоры с генералом Адамсом. С генералом Адамсом мы говорили о наших общих задачах в войне против Польши, при этом германскими офицерами вспоминался опыт 1920 года, говорилось, что германское правительство тогда не выступило против Польши. Я опять повторяю, что это можно квалифицировать и должно квалифицировать как шпионскую деятельность…

Председатель. Какие цели вы преследовав, информируя германских офицеров о мероприятиях Красной Армии?

Тухачевский. Это вытекаю из наших разговоров о совместных задачах по поражению Польши. До прихода Гитлера к власти у нас были тесные отношения с германским генеральным штабом…»

Все-таки он предельно честен, и его оценку того, что он делал, можно принять как абсолютно точную.

Из стенограммы судебного процесса:

«Член суда Дыбенко. Вы когда-либо считали себя членом нашей партии?

Тухачевский. Да.

Дыбенко…Как вы можете сочетать эту измену, предательство и шпионаж:… с тем, что вы носили партийный билет?

Тухачевский…Конечно, здесь есть раздвоение: с одной стороны, у меня была горячая любовь к Красной Армии, горячая любовь к отечеству, которое с Гражданской войны я защищал, но вместе с тем логика борьбы затянула меня в эти глубочайшие преступления, в которых я признаю себя виновным.

Дыбенко. Как можно сочетать горячую любовь к родине с изменой и предательством?

Тухачевский. Повторяю, что логика борьбы, когда становишься на неправильный путь, ведет к предательству и измене» [66] Цит. по: Кантор Ю. Война и мир Михаила Тухачевского. М., 2005. С 394—398. .

Из показаний Тухачевского на суде:

«Со времени Гражданской войны я считал своим долгом работать на пользу советского государства, был верным членом партии, ноу меня были определенные, я бы не сказал политические колебания, а колебания личного, персонального порядка, связанные с моим служебным положением… Я всегда, во всех случаях, выступал против Троцкого. Когда бывала дискуссия, точно так же выступал против правых. Я, будучи начальником штаба РККА… отстаивал максимальные капиталовложения в дело военной промышленности… И в дальнейшем, находясь в Ленинградском военном округе, я всегда отстаивал максимальное развитие Красной Армии, ее техническое развитие, ее реконструкцию…»