Александр Розов - Простой феномен человека

Я сейчас даже не говорю о том, что разумному существу совершенно нет нужды связывать себя с биологической структурой: решение вопроса о перенесении разума на квазибиологический носитель — дело ближайших 15–20 лет, причем дело уже решенное. Действующие синтетические глаза, обеспечивающие удовлетворительный уровень зрения, существуют уже сейчас. А ведь глаз — это часть мозга, причем не менее сложная, чем другие части нашего мыслительного инструмента.

Иначе говоря, технологических препятствий к модификации человека нет. Но есть другая проблема, гораздо более серьезная, и она имеет социально-психологическую природу.

Вот здесь следует перейти к вопросу о том, что же такое человек.

Возможны несколько типов таких определений.

1) Фенотипическое: человек — это живое существо вида Homo Sapiens

2) Биологическое: человек — это разумное живое существо

3) Социологическое: человек — это существо, включенное в структуру межличностных, семейных, трудовых, экономических, правовых и политических отношений.

4) Кибернетическое: человек — это автономная система принятия решений, обладающая самосознанием и определяющая себя, как человека.

5) Теологическое: человек — это существо, сотворенное богом по своему образу и подобию.

Каждое из этих определений, будучи принятым в качестве эталонного, несет в себе определенные ограничения для модификации человека.

Первое — ограничивает эффект модификации верхним пределам возможного для нашего биологического вида.

Второе — пределами возможного для биологических организмов.

Третье — пределами применимости наших представлений об обществе и социальной функции человека (в т.ч. морфологии).

Четвертое — свойственными человеку представлениями о разуме.

Пятое — вообще не допускает каких-либо изменений человека относительно его сегодняшнего состояния.

Какое определение принято в качестве эталонного сейчас?

На данный момент вопрос еще не решен. Некоторые придерживаются фенотипического определения, немногие — биологического, совсем немногие — социального, единицы — кибернетического. А вот общество в целом по странной причине придерживается пятого определения — теологического.

Никто не говорит об этом унизительном факте — но все его признаки налицо. В настоящее время любые процедуры, изменяющие человека даже в пределах биологического вида (евгеника) запрещены во всех странах, достаточно развитых для проведения исследований в этой области.

Причем эта система запретов имеет длительную предысторию в виде подготовки общественного мнения.

С того момента, как наука впервые задумалась о возможности изменения человеческой конструкции, общество начали подвергать жесткой психологической обработке с целью опорочить любые исследования в этом направлении. Непрерывная цепь триллеров — начиная от хрестоматийного «Франкенштейна» Шелли и заканчивая культовыми «Терминаторами», внушает людям один и тот же набор утверждений:

— Измененный человек будет примитивен и ущербен.

— Измененный человек будет уродлив и несчастен.

— Измененный человек будет опасен для окружающих.

— Измененный человек будет создан с исключительно вредными целями.

— Измененный человек не будет человеком.

Стараниями масс-медиа и голливудских технологий, сами технические термины «киборг» и «трансгенный организм» были превращены в отталкивающие образы чудовищ, монстров или маньяков-убийц вроде Джека-потрошителя. Нагнетание истерии привело к таким нелепостям, как борьба против трансгенных сельскохозяйственных культур. И немудрено: в 70-е годы был многократно переиздан параноидальный роман Уиндема «День триффидов», где трансгенные растения вырастили по три ноги и по одному длинному жалу, выкопались из земли и пошли уничтожать несчастное человечество.

При этом, каждое из пяти приведенных выше утверждений, нелепо и абсурдно. Выше мы уже рассмотрели последствия целенаправленной модификации человека — и не обнаружили никаких даже косвенных указаний на что-либо подобное.

Зададимся вопросом: почему тогда голливудские кошмары с людьми-мутантами или киборгами оказываются настолько психологически достоверными, что легко формируют резко негативное отношение зрителей к упомянутым модификациям человека.

Во-первых, визуальный образ, вызывающий у зрителя ощущение опасной враждебности. Если мутант — то снабженный клыками и когтями, жесткой неопрятной шерстью и злобной физиономией. Если киборг — то весь состоящий из блестящих металлических штуковин, вызывающих ассоциации с гестаповскими застенками или, как минимум, кабинетом дантиста. Еще до того, как подобный персонаж хоть как-то проявил себя — зритель уже уверен: от такой твари ничего, кроме неприятностей, ждать не стоит. Ну и, разумеется, зритель не ошибся: злобный персонаж на экране оправдывает все его самые худшие ожидания.

Во-вторых, сами сюжетные обстоятельства появления такого персонажа, которые делаются предельно скверными. Как правило, это либо продукт тайной деятельности злобных милитаристов, либо результат антигуманных экспериментов сумасшедшего профессора-мизантропа. То есть, и по сюжету, опасная враждебность мутанта/киборга дана в начальных условиях задачи.

Но и этого мало. Есть еще в-третьих. Никогда, ни при каких условиях режиссер не позволяет зрителю увидеть мир глазами этого персонажа, задуматься о том, что чувствует это, пусть непохожее на человека, пусть неприятное на вид, но разумное существо.

Очень важно, что используются все три приема вместе.

Надо заметить, что такого нагромождения грязных приемов не применяется даже в фильмах про вампиров или маньяков-убийц — но иначе никак. Если отказаться хотя бы от одного из трех — и психологическая достоверность «образа врага» будет потеряна.

Не будет первого приема — зритель увидит человека, чья судьба необратимо искалечена чуждым принуждением. Он увидит калеку, чудом выжившего на поле сражения постыдно проигранной и забытой войны, которого теперь хотят добить, чтобы скрыть от себя собственный позор.

Не будет второго — и зритель увидит несчастное разумное существо, бесконечно одинокое в чужом ему и враждебном ему мире людей и обреченное на безжалостное уничтожение просто за свою непохожесть на человека.

Не будет третьего — зритель вообще, чего доброго, подумает: а кто из экранных персонажей человечнее? «Двуногие без перьев», внешне похожие на зрителя или тот, иной, внушающий уважение уже своей готовностью быть самим собой перед лицом неизбежной гибели в финале?

Так формируется общественное мнение.

Кем формируется? Зачем именно так?