Николай Плавильщиков - Всемирный следопыт, 1929 № 02

Ангара с давних пор служила дорогой для беглых с царской каторги, которые, спускаясь вниз по реке, оседали на ее берегах. Бродяга Брюхан облюбовал устье реки Кежмы и поставил тут шалаш. Потом к нему присоединился беглый Ворон. Так образовался поселок Кежма. Брюхан и Ворон — родоначальники теперешних кежмарей. Поэтому у них только две фамилии: Брюхановы и Вороновы.

В настоящее время Кежма — самый большой поселок на Ангаре; это культурный и торговый центр Приангарья. Тут база Госторга по заготовке пушнины, кооператив, школа. В 1923 году кежмари ухитрились своими силами построить электрическую станцию, а теперь мечтают о радио. Занимая выгодное географическое положение, Кежма имеет все данные для дальнейшего развития.

Еще на берегу, не успев выгрузиться, узнаем, что накануне в Кежму прибыл сверху какой-то нездешний человек, который, повидимому, дожидается нас. Это, оказывается, Сытин. С самолетом, как поется в старой песне, вышло «гладко на бумаге, да забыли про овраги». На пути полета не оказалось баз с горючим, и, пролетев немного дальше селения Братского, он должен был вернуться. Сытину пришлось добираться до Кежмы в лодке.

На нашем пути Кежма — последний пункт, где мы можем доснарядиться и пополнить дорожные припасы. Как ни глухо и безлюдно Приангарье, нo дальше нас ждет настоящая пустыня. Надо подумать о многом и вспомнить каждую мелочь, прежде чем углубиться в лесные дебри. Перед отъездом сюда у нас почти не было времени, чтобы как следует собраться.

Два дня, проведенные нами в Кежме, навсегда останутся в моей памяти в образе бесконечного количества мешков, кулей, свертков и ящиков, заключавших в себе все необходимое для семи человек и десяти лошадей на месячный срок — так определялось время нашего пребывания в тайге. В состав экспедиции входят также четыре собаки, но они в расчет не принимаются. Кормом для них будут служить белки, которых мы будем стрелять по дороге. Сибирская лайка неприхотлива и довольствуется немногим.

В сборах сами собой распределяются роли в зависимости от склонностей каждого. Сытин и Суслов берут на себя административную часть, Вологжин — обязанности заведующего хозяйством, мне выпадает роль Госплана, а нашему комсомольцу — заботы об оружии экспедиции, то-есть его чистка. Кроме пристрастия к пристрелке, Митя обладает еще одним качеством, весьма ценным в охотнике, — он любит заниматься чисткой ружей. На остановках он часами наводит блеск на свою винтовочку, и мы так привыкли к этому занятию, что, если видим Митю без шомпола и протирки в руках, — невольно задаем вопрос:

— Что случилось, Митя? Почему ты не чистишь ружья?..

Он вполне доволен своей ролью. Чистит и протирает ружья с таким увлечением, что ежеминутно теряет протирку и шомпол. Кроме чистки, Мите поручено отобрать из имеющегося у нас запаса оружия две винтовки для вооружения рабочих, а остальные сдать на хранение местным властям.

Вопрос о бандитах получает некоторое разъяснение. Оказывается, эта сенсация имеет полугодовую давность. Еще летом, когда Сытин находился с Куликом, он слышал от одного поселенца на Подкаменной Тунгуске рассказ о каких-то субъектах, которые будто бы заходили к этому поселенцу на зимовье и расспрашивали, как пройти в район, где работала метеоритная экспедиция. Пробыть несколько месяцев в тайге без больших запасов продовольствия — вещь немыслимая: время от времени необходимо выходить за продуктами в жилые места. Между тем этих субъектов больше никто не видел, и мы приходим к заключению, что в тайге нам едва ли придется иметь дело с кем-либо, кроме зверья. Если эти подозрительные субъекты действительно были бандитами, то их давно уже нет в этих краях. Поэтому тащить с собой большой запас оружия не имеет смысла.

О Кулике здесь рассказывают то же, что мы слышали от Кулакова, но в Кежме Кулика никто не видел. По словам кежмарей, Кулик, расставшись с Сытиным на фактории Ановар, нанял там одного рабочего и с ним отправился к месту падения метеорита. По дороге рабочий умер, и, похоронив его в тайге, ученый один вернулся в свою избушку. Его будто бы видели там тунгусы, но так ли это — приходится сильно сомневаться. Легенды вокруг «Тунгусского дива» слагаются быстрее, чем это можно было бы предполагать…

Вечером накануне выступления один из нанятых нами рабочих, оставшись со мной наедине, вдруг задает мне вопрос:

— Вы в самом деле едете расследовать это дело?

— Какое дело? — удивляюсь я.

— Убийство Кулика.

— Убийство Кулика? — Я замер изумления. — Но кто же его убил?..

Ответ был не менее поразителен:

— Сытин, который был с ним в тайге… Так у нас болтает народ. Будто бы они не поладили при дележке золота. Вас считают за следователей…

И рабочий рассказывает мне историю, которая могла бы послужить темой для целого приключенческого романа. Тот факт, что Сытин находится среди нас, не меняет дела. Убив ученого, Сытин не мог унести с собой всего золота, которое они нашли (кто же поверит, что они искали какой-то не имеющий цены камень, упавший с неба?). Теперь Сытин вернулся за остатками золота, но в Кежме мы его накрыли. Наш проводник Сизых, которого мы так быстро забрали с рыбалки, не дав ему опомниться, также причастен к этому делу. Не даром у парня после возвращения из тайги появилось много денег…

Так искажается истина в далекой северной тайге.

В эту ночь спать почти не пришлось. Сытин, не подозревая в каком тяжком преступлении обвиняют его кежмари, возился с пленками для своего киноаппарата, комсомолец доканчивал чистку винтовок, мы с Волошиным упаковывали вьюки. А когда в окна забрезжило серенькое утро, донесшийся с улицы топот копыт возвестил, что пора собираться в путь.

За колючим угором в последний раз мелькает лента Ангары. Тайга надвигается сразу, и вокруг уже нет ничего, кроме сплошной стены первобытного леса. После суетни сборов кажется странной лесная тишина. Кругом ни движения, ни звука. Процеженный сквозь чащу дневной свет скупо освещает узкую тропу. Местами, где особенно густо переплетается бурелом, тропу легко потерять. Только опытный глаз может нащупать ее едва приметные следы.

Север уже чувствуется — тайга тут не та, которую мы видели по ту сторону Ангары. Принизились придавленные вылинявшим небом деревья, исчезла веселая березка, пушистее стал ковер седых мхов, затканных ягодами голубики. Подножье вывороченных бурями деревьев похоже на огромный блин. Корни расположены под прямым углом к стволу: слой почвы тонок — под ним вечная мерзлота.