Юрий Черниченко - Хлеб

Знаменитый племенной завод «Венцы-Заря» словно одновременно находился и в зоне затишья, и на самой стремнине: на одном отделении ветер засек почти тысячу гектаров пшеницы, не затронув ни поля на остальных. Оказалось, жестоко потрепанный участок недавно прирезан, перешел из колхоза, где строили полосы для отчета, не для дела. А старые бригады сильны системой: можно, не выходя из тени, обойти все поля.

Непродуваемая, шириной метров в двадцать, с опушкой из кустарника лесополоса, сквозь которую мышь не проберется, — хороша она или плоха? Такая конструкция двадцать лет назад считалась строго обязательной. Бури доказали, что она просто вредна. Если в снежную зиму полоса грабит поле, собирая в себя сугробы, то в пыльную природа просто выносит приговор нежизненной затее: земляной вал погребает крайние ряды деревьев. Это было бы технической деталью, если бы скверное состояние зеленой обороны так дорого не обошлось нынче, если бы валы на полях не подрывали в людях веры в способность живой изгороди.

Таким ли зеленый заслон изобретался в давние, докучаевские времена? Кубань, и прежде всего край манивший, позволяет ответить на это.

Один из акционеров строительства Владикавказской дороги барон Рудольф Штейнгель в 1881 году купил у генерал-адъютанта Святополк-Мирского в восемнадцати верстах от Армавира шесть тысяч десятин земли, где основал имение, назвав его Хуторок. Вскоре подкупил еще, взял и построил спиртовой завод и галетную фабрику, подвел ветку железной дороги. Создалось одно из культурнейших хозяйств России, медалист многих выставок. Наследник, Владимир Штейнгель, нанимал в лето до пяти тысяч временных и поденных рабочих, эксплуатация была не легче, чем в однотипной, тоже немецкой Аскании. Большевистская группа вела среди батраков действенную агитацию, доходило до вызова войск. «Имение мое Хуторок стало очагом самой ужасной революции в ее самых крайних проявлениях» — звал помощь хозяин. Любопытно, что зимой 1918 года над арестованным Штейнгелем батраки устроили на площади общественный суд, признали лично его в злодеяниях невиновным и отпустили за границу. В апреле восемнадцатого года здесь основан первый кубанский совхоз.

«Хуторяне» — завзятые историки, летописи их хозяйства в отличном состоянии, и не представляет труда проследить, как былое капиталистическое имение через разрушения двух войн, через беды неэкономического свойства поднялось к требованиям второй половины XX века, стало одним из культурнейших советских хозяйств. Средним многолетним урожаем пшеницы до революции были 15 центнеров с гектара, в 1964–1966 годах совхоз получил 31,2. Даже по сравнению с предвоенным временем производство мяса увеличилось в десять раз, молока — впятеро. Именно последовательное накопление культуры, надстройка этажей помогли достигнуть этих высот.

В 1886 году в Хуторке было посажено пятьдесят километров лесных пород. Избраны быстрорастущая гледичия (ее тут и теперь называют «баронской акацией») и ясень. Мы смотрели старейшие поля, и Константин Георгиевич Лепешкин, главный агроном совхоза, все обращал внимание на крайнюю экономность: полосы трех-четырехрядные, безо всякого кустарника, отличной продуваемости. Такая полоса дешева в уходе, ее легко чистить. Непродуваемые запускаются и дичают, кроме прочего, потому, что на очистку гектара требуется до пятисот рублей зарплаты — средства громадные, если учесть масштабы хозяйств. А промах первых лесоводов в том, что за межполосное расстояние они принимали версту, эрозию тогда сковывала целина. В половину бы теснее стояли живые изгороди — и на старых отделениях «Хуторка» не выдуло бы нынче ни гектара озимей! Продуваемый ряд деревьев гасит ветер на расстоянии 35 высот за собой, средняя высота взрослых полос — около пятнадцати метров. Следовательно, при сплошной распашке расстояние между поперечными барьерами не должно превышать полукилометра. Этого родоначальники степного лесоводства, видимо, не знали, но что главное не в ширине зеленой стены, а в ее высоте и продуваемости, они понимали прекрасно.

Коротенький акт, написанный на месте событий, — словно рецензия на многотомную, вековую историю лесоводства… Сразу после бурь специалисты исходили поля двух районов Донецкой области и определили работу полос. В колхозе имени XXII съезда КПСС Волновахского района площадь лесных насаждений составляет от пашни 3,7 процента, создана законченная система, гибель «безостой-1» от морозов небольшая, выдувания нет. В том же районе колхоза имени Жданова (доля леса — 1,2 процента, полосы единичны) выдуто и засыпано шестьдесят процентов озимых. Сходная картина в Володарском районе: поля колхоза имени Щорса понесли тяжелый урон, племзавод «Диктатура» шторм выдержал без потерь. Итак, отныне полезащита может оцениваться по трем позициям: система, продуваемость, высота.

За пятилетие массовых посадок после 1948 года на Кубани к 20 тысячам существовавших было прибавлено 106 тысяч гектаров насаждений, к нынешней беде уцелела 81 тысяча, преобладают акация, наползающая на поля, недолговечный абрикос, клен, лох. Дуба, что любит расти «в шубе, но без шапки», медленно набирающего высоту, но вечного, мало. Сейчас высказываются за сочетание дубовых линий с быстро растущим тополем, деревом краткого века. Для создания законченной системы Кубани и соседним районам Северного Кавказа нужно прибавить четверть миллиона гектаров посадок, в прошлом году степью всей зоны посажено менее десяти тысяч, завершение комплекса может затянуться на десятилетия.

Это о средствах обороны. А что же враг, ветер?

Те же летописи «Хуторка» способны неопровержимо доказать, что никакой внезапности нападения не было. За четырнадцать лет до 1953 года пыльные бури десять весен губили на новых отделениях посевы озимых. На северо-востоке края эрозия — противник старый, методический, а ветры и прежде достигали сорока, даже шестидесяти метров в секунду. Перед самыми ураганами «Советская Кубань» статьей «Земля просит защиты» напомнила урон всех районов края за недавние весны: 1960 год — охвачено эрозией 530 тысяч гектаров пшеницы и ячменя, 1965 год — погибло 300 тысяч гектаров. И если излюбленное докучаевское «природа не делает скачков» в смысле диалектическом неверно, то в данном случае, пожалуй, подтверждается: размах эрозии явился скорей количественным шагом, чем катастрофическим скачком. Что ветру злодействовать все легче, говорят пыльные бури, повторившиеся в нынешнем апреле при сравнительно низких скоростях: наносы готовы служить запалами. Враг неумолим и открыто демонстрирует силу.

Наконец, о факторе психологическом, о настроениях людей районного звена, передающихся в хозяйства неведомо как, но в точности, без искажений. Тут разница, понятно, вызывается различием и опыта, и жизненных целей, и складом характера. Схематизируя, можно говорить о трех подходах к прошедшему.