Владислав Корякин - Нас позвали высокие широты

Приметы нашего продвижения к северу: падает температура воздуха (пока в пределах до —10°), светлое дневное время буквально сжимается, тогда как ночью созвездие Большой Медведицы смещается к зениту, нередко посреди зеленоватых пятен колеблющегося полярного сияния, переходящих порой в занавесы–драпри. Пока на фоне бытовых неудобств мы не ощутили еще меру жестокости полярного мира.

В Русскую Гавань пришли затемно, задолго до рассвета, разбуженные грохотом якорной цепи, способным поднять на ноги мертвеца. Облачившись в полевую робу и поднявшись на верхнюю палубу, обнаружили, что судно стоит на якоре всего в двухстах метрах от небольшой полярной станции, где были включены, вероятно, все средства освещения. Началась знакомая процедура высадки, на этот раз с нашим участием. Учитывая, что в нашем распоряжении всего только день, обязанности участников распределены предельно четко: разведка тракторного пути на ледник, рекогносцировка пунктов будущей геодезической сети и хотя бы краткое посещение бывшей промысловой базы в бухте Володькиной (всего в пяти километрах морем от полярной станции), чтобы оценить возможность ее превращения в экспедиционную. Времени нам на все про все — ровно столько, сколько потребуется для разгрузки пятидесяти тонн груза, очевидно, менее суток, и это все…

С берега садит морозный ветерок, от которого ломит лицо. Наше плавсредство прыгает, как норовистая лошадка, по мелким волнам. В отличие от мыса Выходной здесь, в условиях закрытой бухты, им не разгуляться. Ветерком срывает гребешки волн, которые броней замерзают на наших штормовках. В отличии от Выходного, путь к крохотному причалу занимает минуты, и с помощью дружеских протянутых с него рук, обладателей которых трудно различить в темноте, мы ступаем на берега Новой Земли и, едва поздоровавшись с первыми зимовщиками, скорым шагом направляемся к леднику Шокальского, главному объекту нашей скомканной рекогносцировки, не опасаясь затаившихся в засаде белых медведей. Поступили мы абсолютно правильно, поскольку все они из–за переполоха, связанного с приходом судна, разбежались по окрестностям, о чем мы догадались позднее по мере приобретения опыта. Глотая раскрытым ртом промерзший воздух, бодрым шагом, временами переходя на рысь, мы устремились в свое полярное будущее, гремя горными башмаками по промороженной прибрежной гальке, в первых признаках тусклого рассвета в виде розовых отблесков на гребнях окрестных гор. Эти первые впечатления дополнялись привычной тяжестью теодолита за спиной.

Мои коллеги ушли вдоль боковой морены к горе Ермолаева, где рассчитывают найти подходящее место для выхода на ледник с нашим будущим транспортом, неизвестно каким. Мне в соответствии с заданием предстоит поставить створы из камней на краю ледника, по которым начальник надеется получить с возвращением в будущем году первые же результаты по движению льда. Мне также предстоит выбрать наиболее подходящие пункты для своих геодезических наблюдений и попытаться оценить местность для будущих маршрутов. Разумеется, все это в окрестностях полярной станции, то есть в основном в пределах полуострова Горякова, на перешейке которого в 1932 году геолог М. М. Ермолаев построил базу своей экспедиции по программе 2–го Международного Полярного года (2 МПГ), продолжением которой будет наша экспедиция, уже по программе Международного Геофизического года (МГГ).

Местность, с которой я познакомился еще в студенческие годы по аэроснимку, выглядела одновременно знакомой и, я бы сказал, внушающей почтение. За полосой спокойной поверхности по краю ледника шириной в метров двести начинались сплошные развалы трещин и нагромождения вертикальных глыб льда, в которые лучше не соваться, тем более в одиночку. Посмотрим, что даст взгляд со стороны… Картина с мыса Шуерецкого в километре севернее полярной станции оказалась более приличной, поскольку прифронтальная зона трещин, с которой я для начала познакомился в упор, заканчивается выше по леднику примерно в двух–трех километрах на траверсе горы Ермолаева, которая сама по себе является отличным ориентиром Стараюсь оценить все ближнее пространство ледника, начиная с гор Бастионы, кстати, отсутствующих на карте: обычный пропуск, допущенный в спешке с выполнением плана. В поле зрения бинокля они выглядят доступными для пешего передвижения — это важно на будущее… Еще одна невысокая горная цепь (продолжение горы Ермолаева западнее ледника) располагается ближе к побережью под названием на карте горы Кленовые. Очевидный топонимический ляп: клены в Русской Гавани не произрастают, а горы названы в честь Марии Васильевны Кленовой, известного морского геолога. До того как географические названия (топонимы) стали даваться в честь партийных деятелей и советских вождей, местная топонимика была уделом исследователей и ученых. Поверхность ледника в глубь суши представляет чередование своеобразных трещиноватых уступов — барьеров при прорыве ледника через горные цепи и относительно ровных участков между ними. Будет над чем поломать голову по этому поводу уже в обозримом будущем…

Пока невольное восхищение вызывает зрелище пятикилометрового фронтального обрыва, вкось и вкривь перебитого трещинами, от которого отваливаются айсберги, заполняющие залив Откупщикова — одну из акваторий обширной Русской Гавани. Истоки нашего ледника располагаются где–то на ледниковом покрове, но уже понятно, что все оледенение Кавказа по площади — всего только два или три ледника Шокальского. Еще один вывод из нашей рекогносцировки — фронт ледника мало изменил положение за истекшие десятилетия, что нетипично для Новой Земли. Помимо перечисленного в поле зрения попали также полуострова Литке на западе и Шмидта на востоке, где в одной из бухт укрывалось бывшее промысловое становище, которому на будущий год предстояло стать нашей экспедиционной базой.

С наступлением темноты воспользовались гостеприимством кают–компании полярной станции, где нас не только накормили, согрели и напоили горячим чаем, но и наспех поделились своим зимовочным опытом. Бывалым полярникам мы, вероятно, напоминаем героя О. Генри, который, как известно, был свеж, как молодой редис, и незатейлив, как грабли. Наш начальник буквально в последний момент уговорил капитана посетить бывшее поморское становище в Володькиной бухте, озадачив нас по возвращении перспективами оказаться в роли строителей. Покидали мы Русскую Гавань под завывания ветра в судовой оснастке, наблюдая с палубы, как в ночной мгле исчезают один за другим огоньки маяков и створных знаков. Для начала обогнули мыс Утешения, где в 1913 году Г. Я. Седов определил астропункт, отметив его крестом. Начавшаяся бора буквально вырвала нас из Русской Гавани к следующему пункту назначения — мысу Желания, прямо в объятия Арктического фронта, который явил свое коварство не сразу.