Владислав Корякин - Нас позвали высокие широты

Знакомство с этим природным явлением, настоящим сосредоточием борений стихий на контакте тепла Гольфстрима и холода Арктики, в самые ближайшие дни из книжного понятия для нас превратилось в весьма суровую реальность. Сами грузовые операции и смена персонала зимовщиков на полярной станции Мыс Желания в отличие от Выходного прошли быстро и без приключений. О необходимости станции на севере архипелага утверждал еще Русанов, но построена она была только в 1931 году, и вскоре обход Новой Земли с севера стал обычным делом в практике арктического мореплавания. Пригодилась тогда и Русская Гавань, где суда отстаивались от штормов и при формировании караванов под ледокольной проводкой.

Станция на мысе Желания гораздо больше, чем в Русской Гавани, однако условия стоянки судов здесь намного хуже.

Циклоны уже вовсю буйствовали на севере Баренцева моря, но от волнения и наката в бухте Поспелова, где стояло на якоре наше судно, нас спасало начавшееся ледообразование. Пространства шуги, блинчатою льда и ниласа (разновидности молодого льда, согласно поморской терминологии), умеряли волнение, что позволило уложиться с выгрузкой в самые краткие сроки. Покончив с выгрузкой у мыса Желания на 77° северной широты, мы тронулись в обратный путь, и вскоре мы сполна получили все, что отпустила нам Арктика Однако совсем другие новости из большого мира тревожили нас в те дни — Будапештское восстание и очередная война на Ближнем Востоке.

— Вскрывать спецпакет или не вскрывать, — не стесняясь нашего присутствия, рассуждает капитан. — Диксон замерз, на Северном полюсе нам делать нечего, Архангельск замерзает, в Мурманск — первая торпеда наша.. А нам еще выгрузку на Выходном заканчивать…

Веселая перспектива, не предусмотренная никем накануне нашего отправления с Большой земли, тем более, что здешняя зима наступала нам на пятки. Устраиваясь на ночь, мы неожиданно ощутили необычные броски судна, шуршание льда по бортам и временами странную дрожь корпуса, сопровождаемую скрипом и другими непривычными звуковыми эффектами. С полуденным рассветом оказалось, что судно шло по плотному пространству шуги, изгибавшейся от волнения без признаков гребней. Затем последовали чередующиеся полосы шуги и блинчатого льда. Убегая от зимы, мы на траверсе Русской Гавани вышли на открытую воду, встретившую нас волнением, нараставшим с каждым часом.

На исходе суток оно достигло, видимо, десяти баллов, что существенно повлияло на судовую жизнь. Теперь пассажиры предпочитали не покидать спальные ложа, поэтому коридоры и кают–компания опустели. Взбесившаяся морская стихия с высоты шлюпочной палубы выглядела чрезмерно активной. В тусклом судовом освещении пенные гребешки волн, казалось, проносятся где–то совсем рядом То и дело волна перехлестывает фальшборт, а корма временами вообще не вылезает из–под воды и пены. Такая морская романтика существенно осложнила нашу жизнь, поскольку спать на узком диванчике в кают–компании теперь можно, только упираясь рукой в ножку стола, чтобы не вылететь со своего ложа наподобие камня из пращи. Время от времени судно словно судорожно подпрыгивало. Затем следовал мощный глухой удар волны, сменяющийся настоящим обвалом воды на палубе, которая позднее с каким–то странным урчанием и дикими завываниями начинала искать свой путь среди люков и механизмов, чтобы вернуться в родную стихию. Так продолжалось почти двое суток, и муки укачавшихся невозможно передать. Некоторые всерьез уверяли, что готовы расстаться с жизнью, но тем не менее все выжили.

Существенно изменилась жизнь в кают–компании. Теперь стол накрывали мокрой скатертью, чтобы тарелки не скользили, и кроме того подняли специальные бортики, чтобы при особо сильном крене посуда не оказалась на палубе. Потом перестали готовить горячее, заменив его консервами и огромными солеными огурцами (на каких только плантациях их выращивают!), селедкой, хлебом и сухарями. Реакция людей на качку: если одни лишаются аппетита, то другие превращаются в откровенных обжор. Такая вот среда обитания человека, весьма своеобразная, и, прямо скажем, на любителя, способного посреди происходящего оценить известные поэтические строки «Слышишь посвист вантов в штормовой денек»… А главное — оказавшись посреди штормовою моря, сменить обстановку просто невозможно.

Реалии Арктического фронта (даже помимо давления, рухнувшего за сутки на 20 мм), после испытаний на собственной шкуре, не оставили сомнений в его существовании. Пока же мы сами — лишь жертвы этой стихии, что входит в наш профессиональный риск. Не считая результатов кратковременной рекогносцировки в Русской Гавани, предельно понятно, что в Арктике нельзя опаздывать.

С возвращением в Маточкин Шар в последний день октября мы стали свидетелями двух событий. Первое — замерзание пролива, когда в переохлажденной воде появляются так называемое сало и шуга, быстро образующие круглые ледяные блины, которые, смерзаясь, формируют, по поморской терминологии, так называемый молодик. В общей картине грандиозного окружающего ландшафта белого все больше с каждым днем Второе — нам навстречу из Карского моря следуют мощные ледокольные силы в виде старичков «Седова» (постройки 1909 года) и «Ермака» (еще старше — с 1898 года), настоящая живая история покорения Арктики. Теперь замерзание во льдах Новой Земли нам не грозило. В любом случае наша последняя неделя на Новой Земле принесла много нового, особенно для меня, поскольку мой диплом был посвящен применению дистанционных методов в ледовой разведке, знакомство с которой в годы учебы состоялось только в теории.

Известность ледокольный пароход «Седов» получил по результатам трехлетнего дрейфа в 1937–1940 годах, когда на основе сравнений с наблюдениями «Фрама» в 1893— 1896 годах потепление Арктики из области предположений превратилось в неопровержимый факт, что имело к нашим планам на будущее самое прямое отношение. Теперь этот заслуженный герой Арктики деловито спешил нам навстречу, украшенный огромным макетом ордена Ленина на капитанском мостике, поднимая в узком пространстве Матшара клубы дыма. По мере сближения мы убедились, что по размерам он уступал нашему судну, а его архитектура в меру архаична. Но от этого его реальные заслуги и былая слава ничуть не меньше!

Когда этот полярный ветеран, кое–как растолкав лед, привалился к нашему борту, где–то в районе Выходного возник отдаленный силуэт воздушного ледового разведчика, размеры и гул которого нарастали с каждой минутой. Как положено, перед сбросом вымпела с сообщением или ледовой картой самолет снижался до высоты мачты. Полученная таким образом информация определила дальнейшее развитие событий: наше судно, передав остатки груза на Выходной, отправляется снабжать полярки на Столбовом и в Малых Кармакулах, «Седов» уходит к мысу Желания на рандеву с другим ледоколом, а нашему отряду, похоже, предстоит возвращение на «Ермаке» в Мурманск.