Петер Идлинг - Улыбка Пол Пота

Мы говорим о насилии. О прямом и структурном насилии. О том, сколько людей погибает во время революций и сколько умирает от голода в нашем существующем миропорядке. Она спрашивает, почему в первом случае число погибших тщательно документируется, а во втором — нет. Сколько на самом деле людей погибло в Демократической Кампучии? Много. Ужасающе много. Но действительно ли так много, как говорят?

Летнее солнце и сочный желтый цвет сока. Один мир и другой.

У соседней калитки стоят два монаха. Утреннее солнце еще не раскалилось, и их тени распластаны в пыли. Монахи завернуты в пламенно-желтую ткань и босы. Это крайняя степень нужды. Говорят, босому человеку в Камбодже просто достаточно взглянуть в глаза первому встречному, и тот отдаст ему свою обувь.

Монахи заслонились от солнца зонтиками. Один — лимонно-желтый, другой скорее бежевый, выгоревший.

Перед ними на корточках сидит старая соседка. Она молится у их ног. Монахи — обоим лет по двадцать — не проявляют к ней большого интереса, их взгляды рассеянно блуждают по сторонам. Получив благословение, женщина положит пищу в их блестящие цилиндрические лотки.

«Паразиты, — говорили о них красные кхмеры. — Ходят и клянчат еду у крестьян, а от самих никакой пользы».

20 мая 1975 года мне исполнилось три года. У меня не сохранилось воспоминаний о том дне. Фотографий тоже не сохранилось, и никто уже ничего не помнит. Но можно легко представить себе трехлетнего именинника в пригородном доме, простой торт с тремя свечками, родителей, завернутые подарки. Пока я нетерпеливо раздирал оберточную бумагу, в Пномпене шло важное заседание. Революции стукнул один месяц. Пора было намечать линии развития.

Созвали всех гражданских и военных чиновников. Они съехались со всей страны, чтобы услышать, как Пол Пот зачитает восемь пунктов.

Во-первых, эвакуировать городское население.

Во-вторых, закрыть все рынки.

В-третьих, отменить старую валюту, но пока не спешить вводить новую, революционную.

В-четвертых, закрыть пагоды и заставить монахов работать.

В-пятых, казнить всех представителей старого режима, в первую очередь руководителей.

В-шестых, организовать коммуны с коллективными столовыми.

Последний пункт: послать солдат на границы, главным образом на вьетнамскую.

Я перестаю писать. К двум монахам подходит третий. Несколько минут они ритмично совершают обряд благословения. Соседка стоит, опустив голову.

Многие молодые камбоджийцы в какой-то момент своей жизни бреют голову и выбирают себе пагоду. Пагоды — это своего рода университеты для бедных. Монашество рассматривается как образование и инициация, даже если мужчина проводит там всего две недели.

Многие красные кхмеры когда-то были монахами. Иногда они не имели другого образования. Они знали все о жесткой буддийской дисциплине. Об аскетизме. Об отказе от частной собственности и о подчинении старшим, более опытным монахам. Об отрицании личных потребностей. О готовности ради высоких целей пожертвовать интересами индивида.

Можно найти четкие параллели между камбоджийским буддизмом и камбоджийским коммунизмом. Организация во многом заменила Будду.

Через четыре месяца после важного заседания, проведенного Пол Потом, в одном документе от гг сентября 1975 года сообщалось, что «90–95 процентов монахов исчезли». Те немногие, что остались, не создадут никаких проблем, говорилось в отчете.

Примерно 3 тысячи пагод страны были превращены в лагеря и тюрьмы. Центром местных сообществ отныне стали не пагоды, а коллективные столовые.

Но это еще не все. В Камбодже люди делят свой мир с духами. Каждый дом, место имеет своего духа-покровителя, и его следует уважать, а в некоторых случаях задабривать. Еще необходимо сохранять хорошие отношения с предками. На особых торжествах люди должны приносить жертвы умершим близким, которые иногда могут посетить своих потомков в обличье какого-нибудь животного. Еще там кишат привидения, домовые и злые духи. А над всем этим неусыпно витает вечно улыбающийся Будда.

Религия — эта, пожалуй, самая высокая инстанция в Камбодже — перестала существовать. Тысячелетние связи с предками и миром духов были разом оборваны. Молиться и приносить жертвы стало противозаконно.

Двадцатая статья конституции Демократической Кампучии гласила:

Каждому гражданину Кампучии предоставляется право исповедовать свою религию, а также право не исповедовать никакой религии.

Все реакционные религии, идущие вразрез с нуждами Демократической Кампучии и кампучийского народа, строго запрещены.

Буддизм, без сомнения, подпадал под второй абзац о запрете на реакционные вероисповедания.

Целью красных кхмеров было построить индустриальное государство. В конечном итоге наиболее современное из всех когда-либо существовавших. В этом плане не было места монашеским представлениям о зримом мире как иллюзии, наваждении и видимости.

Можно ли представить себе что-то более реакционное, чем буддийское отрицание всех форм насилия? Колесо истории катится дальше, и все, кто пытается встать у него на пути, обречены на гибель. Что такое «революционное насилие», как не обыкновенная историческая необходимость?

ТОВАРИЩ, КОТОРЫЙ СОВЕРШАЕТ МНОГО ОШИБОК, — ВРАГ!

Хедда Экервальд пишет в своем путевом дневнике:

Поездка на машине вдоль побережья в Кампот, там ланч, потом дальше в Такео. Там мы ночевали в новом гостевом доме на окраине города. Вечером мы посетили коммуну Барай и слушали выступление музыкантов.

И потом, в отчете о поездке:

Мы сидели в темноте и слушали. Музыканты, казалось, могли играть всю ночь. Приходили все новые люди. Все, конечно, много раз слышали местный народный ансамбль, но когда мы только пришли, дети побежали домой рассказать, что приехали европейцы, и жители приходили смотреть на нас.

Один из шведов тоже играет народную музыку. Казалось, будто в тот вечер в деревне Барай мы говорили на одном языке, хотя мы не знали кхмерского, а музыканты не владели французским.

Они не знают, что и думать. В столовой повесили три большие картины. Три портрета.

Они стоят в своей протертой черной одежде и сношенных сандалиях, сделанных из старых автомобильных покрышек. Они смотрят на картины и ничего не понимают.

На одном из портретов — Мао Цзэдун. На другом — видимо, Ким Ир Сен.

Из кухни доносится грохот посуды. Несколько женщин и мужчин выходят из бамбуковых зарослей. Одежда перепачкана в глине с рисового поля. Печет солнце.

Они стоят, Суонг смотрит на Нхепа, Нхеп смотрит на Суонга.