Петер Идлинг - Улыбка Пол Пота

У всех на глазах шоры — надо полагать, это и есть «новое снаряжение».

Отправитель — Бенгт Альбонс. В 1975 году он был корреспондентом газеты «Dagens Nyheter» в Пномпене. За несколько дней до наступления красных кхмеров Альбонс уехал из города. Испугался за свою жизнь.

В последующие годы он много писал о Демократической Кампучии. Главным образом — обычные новостные репортажи, иногда аналитические статьи. Раньше он входил в Объединенные группы НФОЮВ и в шведскую социалистическую организацию «Кларте», был знаком как с Анникой Андервик и Хеддой Экервальд, так и с Яном Мюрдалем и Гуннаром Бергстрёмом.

Мы встречаемся в его кабинете в редакции «Dagens Nyheter». Это маленькая комната, заставленная книгами и заваленная бумагами. Он рассказывает о своих последних днях в Пномпене, об Олимпийском стадионе, битком набитом умирающими от голода беженцами, о том, как ему было страшно.

Потом о возвращении туда через пять лет, в марте 1980-го. О выживших камбоджийцах, перекапывающих массовые захоронения в поисках золотых зубов.

Мы говорим о медийном образе Демократической Кампучии. Который Ноам Хомский и Общество шведско-кампучийской дружбы нашли таким предвзятым и сманипулированным. Бенгт Альбонс вздыхает:

— Я, к сожалению, не могу похвастать, что сам писал исключительно достойные вещи.

И затем, с эмфазой, но обращаясь скорее сам к себе, нежели ко мне:

— Как я мог быть таким идиотом? Это самая большая ошибка в моей карьере — я недостаточно верил рассказам камбоджийских беженцев! Во всем виновато мое провьетнамское прошлое.

В том, как Минг Тенг проходит по комнатам, есть какая-то непринужденность и величие. Ее подруги в разговоре со мной подчеркивают, что когда-то она была красавицей. В первую очередь меня поражает ее прямолинейность. Столь несвойственная камбоджийским женщинам ее возраста.

Мы сидим в каком-то сарайчике в Кампоте. Ей делают маникюр и педикюр. Сейчас она живет в США, но иногда приезжает на родину.

На маленький город у реки, зажатый между горами и морем, опустилась ночь. Улицы безлюдны. В нашем сарайчике на стене светится одинокая люминисцентная лампа.

Она — одна из тех, кого я встречаю в своих путешествиях по разбитым дорогам и маленьким пыльным городкам. Одна из тех, кто предлагает мне рассказать свою историю.

Свидетельства такого рода не имеют большой научной ценности. Эти люди не представляют какую-либо социальную группу, они говорят только за самих себя. Я не выбирал их, исходя из возраста, бэкграунда или того, где они находились в период между 1975 и 1979 годами. Я слушаю этих людей не потому, что хочу прояснить для себя обстоятельства и ход событий.

Я просто встречаю их, и они хотят говорить со мной. Я не задаю наводящих вопросов, я просто молчу.

Минг Тенг рассказывает, что она родилась в Кампонгспы и что родители ее из Китая. Она из так называемых синокхмеров, кхмеров китайского происхождения. Их называют евреями Юго-Восточной Азии. В течение многих столетий они были ростовщиками и торговцами. Считались состоятельной и успешной группой населения.

Синокхмеры, численность которых доходила почти до 435 тысяч человек, стали очевидной мишенью революции. Богатых и бедных, их всех заклеймили как капиталистов. Кроме того, их считали иностранцами, даже тех, чья семья прожила здесь не одно поколение. Им запретили говорить на их языке. С 1975 по 1979 год было уничтожено приблизительно 50 процентов синокамбоджийского населения.

Уже будучи взрослой, Минг Тенг переехала к родственникам в Пномпень. В 1975-м ей было двадцать восемь, она была замужем и воспитывала двух детей.

Когда пришли красные кхмеры, я работала на кирпичном заводе. До этого у них была очень хорошая репутация. Если они тайком проникали в деревню и брали перец и лимонное сорго, они всегда оставляли деньги. Я не знаю, почему потом все так изменилось, почему они заставляли нас столько работать. Вряд ли их лидеры просили столько, сколько требовали от нас более мелкие партийные чиновники.

Войдя в Пномпень, они велели нам немедленно покинуть город, сказали, что американцы готовятся к бомбежке. Я ответила, что никакой бомбежки не будет, и отказалась уходить. Они угрожали мне оружием. Нам не разрешили ничего с собой взять, потому что мы якобы уходили только на три дня. Они велели мне возвращаться в мою родную деревню.

Мой брат попал к красным кхмерам в 1972 году. Он пошел в лес за дровами, и его поймали. Я встретила его потом в Кампонгспы. Нам не давали риса, только зерна пшеницы. Она не разваривалась, и мой сын плакал от колик. Мой муж распух от недостатка витаминов. В Кампонгспы мы возделывали землю и выращивали маниок и бананы.

В октябре нам сообщили, что нас переведут в другое место. Я ждала ребенка, мой муж был болен. Нас доставили в Кампонгчнанг на китайском грузовике — я прочла название марки: «Желтая река». Мне пришлось переносить детей и мужа от машины до поезда. Повсюду была вода, поэтому я оставила их на возвышении. Там я увидела китайских специалистов, которые работали на железной дороге. Мой муж спросил, почему они не помогут нам, ведь мы их соотечественники. Они ответили, что наши ноги стоят на камбоджийской земле, а головы обращены в камбоджийское небо. Это означало, что мы должны делать так, как велят камбоджийцы. С тех пор я ненавижу Китай.

Через три дня ожиданий нас отправили на поезде в Свай Сисопхон. Потом мы ехали в деревню на телеге, запряженной быками. Я шла рядом с телегой, потому что они сказали, что из-за тряски у меня может случиться выкидыш. Тогда мой муж, которому было очень худо, тоже отказался ехать. Мои дети потерялись, я проплакала всю ночь. Им было шесть и пять лет. Потом я нашла их.

Мой муж был очень слаб, он сказал, что лучше бы он умер. Я сказала ему: мы сейчас на обратной стороне земли, но земля вертится, и в один прекрасный день мы снова будем наверху. Он ответил, что бывал в Китае и видел коммунизм. Он сказал, что знает, что это такое.

Пять или шесть месяцев мы жили в деревне Пиен Тхмал. Там было получше, но в ноябре 1975 года мой муж умер от голода. Через двадцать два дня родился мой младший сын.

Потом нас отправили в Тхма Каул, на запад. К подножью гор. Мы жили очень бедно. Вода была далеко. Однажды, когда я, набрав воды, возвращалась домой, я услышала, что в доме кричит мой новорожденный сын. Я поспешила к нему. Пока я была с ним, кто-то проходил мимо с рыбой. Этот человек не понял, что это свежая вода, и вымыл в ней рыбу. Я ничего не заметила и перелила воду в большой кувшин с питьевой водой. Меня обвинили в том, что я пыталась отравить людей в деревне. Я рассердилась, ведь я это сделала не нарочно. Пришел местный руководитель партии и тоже стал обвинять меня. Но тогда за меня вступились три пожилых врача, целителя, они сказали, что я хороший человек. Они сказали, что если я враг, то они тоже враги. И если меня хотят казнить, пусть казнят и их тоже. Партийный чиновник сказал, что на этот раз сохранит мне жизнь. Но он был недоволен, потому что я посмела ему возразить.