Петер Идлинг - Улыбка Пол Пота

Беседа ведется на кхмерском и переводится на французский. Теперь, когда все интервью уже записаны, участники расслабились и ведут себя не столь формально. Пол Пот упростил один момент. И он сам, и министр иностранных дел Иенг Сари отлично понимают французский, поэтому они больше не ждут, что им переведут вопросы и ответы шведов с французского на кхмерский. Сами они продолжают говорить по-кхмерски, и широколобый переводчик переводит.

Обслуживающий персонал работает быстро и бесшумно. Подают дымящийся рис, ставят на стол рыбный соус в маленьких плоских чашках. Дольки лайма, красный перец. Трей домрей — рыба-слон. Очень неудобная для шведов. В белом мясе куча мелких костей. Пол Пот и Иенг Сари, не прерывая беседы, привычно вынимают кости из уголка рта.

Свежие устрицы. Импортные. Но откуда они? Из Китая? Сырые моллюски — не рискованно ли в такую жару? Гуннар Бергстрём колеблется, но председателю Общества дружбы ничего не остается, кроме как отведать их. Краем глаза он видит, что Ян Мюрдаль потихоньку запихивает свое угощение в карман пиджака.

Хедда Экервальд пишет в своем путевом дневнике:

Посещение коммуны Анг Трасом, затем возвращение в Пномпень. Вечером мы были на ужине у премьер-министра Пол Пота и министра иностранных дел Иенг Сари. […] Странно было их видеть. Мы записали интервью с Пол Потом […] Он использовал длинные многосложные слова, например, «аннексионисты и землезахватчики». Он говорил по-кхмерски, и, возможно, на кхмерском это звучит проще. Но потом он беседовал с нами без диктофона и говорил так естественно и просто. Жаль, что вы не слышали его тогда!

ДА ЗДРАВСТВУЕТ СПРАВЕДЛИВАЯ И БЕСКОНЕЧНО ПРОНИЦАТЕЛЬНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ!

Хуэй? Знакомое имя.

Проверяю. Да, действительно, это человек, который допрашивал Исуп Кантхи в S-21 , а потом поставил свою подпись под протоколом. Я встречаю его, но не вживую, а в документальном кино. Кажется, он занимается земледелием где-то недалеко от Пномпеня.

В фильме он предстает обычным человеком, разве что не очень разговорчивым. Серьезный, сдержанный. Я чувствую некоторое напряжение. Словно он захлопнул дверь перед чем-то, что то и дело грозит ворваться и уничтожить его.

На лбу у него три круглых темных пятна — следы от специальных банок, которые используются в камбоджийской традиционной медицине.

Он рассказывает о том, как работал в S-21 :

Я был молод. И не особо дальновиден. Я был влюблен в свою работу и делал то, что мне приказывали. Если мне говорили участвовать, я участвовал. Если кого-то надо было увести и убить, я делал это, как того хотела Организация. Когда я думаю об этом сегодня, я понимаю, что это было неправильно. Мне стыдно. Но я об этом не думаю. Когда я об этом думаю, у меня болит голова.

В какой степени отождествляли себя с их борьбой те, что крутили копировальные аппараты и стояли возле шведских универмагов «Думус»? Те, что в свои юные годы открывали мир сквозь призму движения против войны во Вьетнаме?

А общность между активистами, идеологическая и социальная, как она окрасила их мировоззрение? Точнее, какие оттенки сгладила? Достаточно ли этого было для того, чтобы путешествие в общество будущего потеряло некоторые важные смыслы?

Может, они и хотели бы видеть, но не могли? Потому что мешало все то, за что они боролись многие годы?

Потому что тогда бы им пришлось усомниться не только в том, что они видели, но и в собственной идентичности? В себе самих?

В тот день в пномпеньской библиотеке я нахожу не только склеенную скотчем «Кампучию между двух войн». Еще я листаю учебник для гимназии начала 1950-х. В довольно-таки тонкой книжечке излагается вся мировая история.

Последние пожелтевшие страницы посвящены Второй мировой войне. Великие мужи принимают великие решения, армии уничтожают друг друга. Я рассеянно пробегаю глазами сухое, как нюхательный табак, изложение.

И только отложив книжку и проехав пару кварталов на велосипеде, я понимаю, что в ней ни слова не сказано о Холокосте.

ТОТ, КТО ПРОТЕСТУЕТ, — ВРАГ! ТОТ, КТО СОПРОТИВЛЯЕТСЯ, — ТРУП!

Как только я собираюсь уходить, Суонг Сикын останавливает меня. Мой визит, похоже, взбодрил его, и он пытается подняться из полулежачего положения.

Он говорит, что у него есть мечта.

Последние годы, перед операцией на сердце, он преподавал местным ребятишкам английский и географию. Бесплатно, bien sûr [34] Разумеется (фр.). . Это важное дело. Но вот книг у них нет, говорит он. Не могу ли я попросить его старых друзей из Общества шведско-кампучийской дружбы пожертвовать немного денег на небольшую библиотеку? Это было бы очень ценно для новых поколений. Они смогли бы приобщиться к классике мировой литературы. Это расширило бы их кругозор.

Я передаю просьбу по электронной почте Хедде Экервальд. Она входит в группу по расформированию полусонного Общества дружбы. Скоро они решат, как поступить со старой кассой — с пожертвованиями, собранными несколько десятилетий назад.

Ответ приходит не сразу. Она пишет, что пожертвования решено передать организации, которая работает с бездомными детьми на курорте Сиануквиль. С детьми на пляже, торгующими фруктами и своим телом.

Стив Хедер приезжает с небольшим опозданием. Он в стрессе и, похоже, лишен всех типичных черт, которые обычно приписывают американцам. Никаких громогласных вопросов о том, как я поживаю, он не улыбается во весь рот и не спрашивает, чем он может быть мне полезен.

Густые усы скрывают губы, но я вполне уверен, что за весь наш разговор он вообще ни разу не улыбнулся.

Стива Хедера пригласили посетить Демократическую Кампучию в январе 1979 года. До революции он был корреспондентом в Пномпене. Сам этот жест — впустить в страну бывалых камбоджийских корреспондентов, должен был спасти репутацию Пол Пота. Приглашение получил даже Генеральный секретарь ООН Курт Вальдхайм.

Стив Хедер сидел и ждал в Пекине, а вьетнамцы тем временем занимали Пномпень. Поездка в Демократическую Кампучию не состоялась. Но он доехал до камбоджийско-таиландской границы. Там он провел интервью с беженцами, опросив полторы тысячи человек о том, как они пережили режим красных кхмеров.

После этого он занялся изучением кхмерской революции, которую поначалу поддерживал. Многие считают, что из тех, кто не входил в партийное руководство, он лучше всех разбирается в эпохе правления красных кхмеров.