Яков Гордин - Пушкин. Бродский. Империя и судьба. Том 1. Драма великой страны

Однажды на ироническое, но весьма многозначительное замечание Александра – «Алексей Петрович, кажется, воображает, что на нем мантия и что он занимает уже первые роли», Ермолов, не смущаясь, ответил, что если бы он служил при дворе какого-нибудь немецкого владетеля, то не отказался бы от первого места (то есть сверг бы своего сюзерена!), но при таком великом государе, как Александр, он согласен и на второе место. Да, Алексей Петрович, скорее всего, видел в мечтах иные пути: не захват власти в Петербурге, – «в Азии целые царства к нашим услугам». Он планировал изощренную интригу с тем, чтобы вызвать гражданскую войну в Персии и вмешаться в нее с полками Кавказского корпуса…

Орлов рано избрал именно противостояние власти. Уже в конце 1814 – начале 1815 года он со своим другом графом Дмитриевым-Мамоновым основал «Орден русских рыцарей». «Рыцари» полагали, что власть в стране должна осуществлять палата из 442 дворян и 221 вельможи. Вельможи – лорды – опирались бы на неотчуждаемые и нерасчленяемые земельные владения – майораты, что обеспечило бы их полную независимость. Речь шла об аристократической республике.

Удивительное дело – генерал Орлов, которого император в восторге расцеловал после капитуляции Парижа, не раз проявлявший себя тонким дипломатом, шел напролом. Он не скрывал своих радикальных планов. Прежде всего они были хорошо известны в дружеском военном кругу.

Генерал Денис Давыдов писал генералу Павлу Киселеву о планах генерала Орлова:

«Как он ни дюж, а ни ему, ни бешеному Мамонову не стряхнуть абсолютизма в России».

О нелояльности вчерашнего любимца догадывался и Александр, отнюдь не спешивший теперь продвигать Орлова. Гораздо тоньше действовал давний друг и одногодок Михаила Федоровича, – оба родились в 1788 году, – как и он, герой войны, как и он, любимец императора, как и он, кавалергард, как и он, безусловный либерал – Павел Дмитриевич Киселев.

Военные заслуги Орлова были значительнее, генеральский чин он получил раньше – в 1814 году, но в 1817 году Орлов сделан был начальником штаба корпуса, дислоцированного в Киеве, – пост вполне второстепенный, и только после длительных и настойчивых хлопот назначен командиром дивизии со штабом в Кишиневе. Киселев же, произведенный в генералы лишь в 1817 году, через два года стал начальником штаба 2-й армии при старом и утомленном службой фельдмаршале Витгенштейне. То есть фактически командующим армией, одним из дивизионных командиров в которой был Орлов.

Орлов стал откровенно готовить свою дивизию усиленного состава к возможным активным действиям – он был уже членом тайного общества. Как и Ермолов, спусковым механизмом возможного своего взлета он считал внешнеполитический катаклизм – восстание греков против власти турецкого султана, восстание, о котором мечтали русские либералы-грекофилы и которое он намеревался поддержать силами своей дивизии.

«У меня 16 тысяч под ружьем, 36 орудий и 6 полков казачьих, – писал он одному из друзей. – С этим можно пошутить».

Война за свободу Эллады могла перерасти в поход на Петербург.

Добился для Орлова командования дивизией именно Киселев – как только возглавил 2-ю армию, хотя прекрасно знал настроения своего друга. Они неоднократно спорили о тактике.

«Ты себя к великому определяешь, а я к положительному. И ты не успеешь, а я успею», – писал Киселев Орлову еще в бытность того начальником штаба корпуса.

Павел Дмитриевич вел собственную тонкую игру. Он добился, чтобы Пестель, к которому Александр тоже относился с недоверием, получил полк во 2-й армии. Осторожный Киселев собирал вокруг себя радикалов. Он прекрасно знал о существовании Южного общества, одним из активных членов которого был его любимый адъютант Басаргин. Он присутствовал на чтениях «Русской правды», пестелевой конституции. Он – выжидал…

Историки, к сожалению, часто проходят мимо этой генеральской группы (как и вообще мимо генеральских группировок, игравших немалую роль в александровское царствование), как особого явления, которая, будучи связана дружескими узами, боевым братством, схожим мировидением, могла стать «мотором преобразований»: Ермолов, Киселев, Михаил Семенович Воронцов, Орлов, Николай Григорьевич Репнин, Сергей Григорьевич Волконский… Все это были люди абсолютного личного мужества, многократно смотревшие в лицо смерти, что вкупе с европейской образованностью, либерализмом и могучим честолюбием породило особый тип политиков. В них сконцентрировалась устремленная в будущее энергия эпохи. Они могли стать ударной группировкой императора в преобразованиях России. За ними пошло бы молодое либеральное офицерство.

Беда и вина Александра, что он испугался их волевого напора. И ни одного из них не оставил в Петербурге. Ермолов – на Кавказ. Киселев – в Молдавию. Орлов – в Киев, потом в Кишинев. Воронцов – в Новороссийский край. Волконский – во 2-ю армию к Киселеву. Репнин – на Украину…

Высокие назначения – как можно дальше от Зимнего дворца. Между тем сразу после окончания заграничных походов, в 1815–1816 годах, когда большинство из них вернулось в Петербург, у Александра была возможность опереться на них – молодых лидеров офицерства. Он упустил этот шанс – к несчастью собственному и России: одних вытеснил в оппозицию, других держал на коротком поводке.

Это был тот момент, когда и многие из будущих ретроградов могли бы повернуть туда, куда пошли бы вместе с императором молодые либеральные генералы: к укреплению власти закона, отмене рабства, разумному ограничению самодержавия.

Александр Христофорович Бенкендорф волею исторических обстоятельств стал для нас образцом тупого охранителя. Но ведь и он был изначально «из этой стаи славной».

Он прошел тот же боевой путь – с 1803 года воевал на Кавказе вместе с Воронцовым, оба они отличились в Турецкую кампанию 1811 года под Рущуком, вместе с Воронцовым и Волконским дрался в небывало кровавой битве под Прейсиш-Эйлау, прошел все наполеоновские войны, заслужив репутацию блестящего кавалерийского генерала… В 1826 году генерал Бенкендорф, член Следственного комитета по делу декабристов, допрашивал генерала Волконского. А через много лет – после крепости и каторги – Волконский писал в мемуарах:

«В числе сотоварищей моих по флигель-адъютанству был Александр Христофорович Бенкендорф, и с этого времени были мы сперва довольно знакомы, а впоследствии – в тесной дружбе. Бенкендорф тогда воротился из Парижа при посольстве и, как человек мыслящий и впечатлительный, увидел, какую пользу оказывала жандармерия во Франции. Он полагал, что на честных началах, при набрании лиц честных, смышленых, введение этой отрасли соглядатаев может быть полезно и царю, и отечеству, подготовил проект о составлении этого управления и пригласил нас, многих своих товарищей, вступить в эту когорту, как он называл, добромыслящих, и меня в том числе; проект был представлен, но не утвержден».