Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6533 ( № 47 2015)

Очевидец

P.S. По информации «ЛГ», Сергей Миронов был ошарашен выступлением Брегмана и дал задание разобраться, откуда вообще появилась Литературная палата и чем она занимается.

Литинформбюро № 47

Литература / Литература

Литюбилей

28 ноября исполняется 85 лет Игорю Петровичу Золотусскому – историку литературы, писателю, литературному критику. «ЛГ» поздравляет юбиляра!

Литнеделя

На Белгородчине прошла ставшая уже традиционной Неделя литературы, посвящённая в этот раз 70-летию Великой Победы. Писатели, в том числе и фронтовики, встречались с читателями Белгорода, выезжали в Алексеевский, Вейделевский, Губкинский, Шебекинский и другие районы.

Литутрата

Ушёл из жизни заметный русский поэт Валентин Устинов, чья жизнь была связана с Карелией и с журналом «Север». «ЛГ» приносит соболезнования родным и близким покойного.

Нескладуха

Литература / Поэзия / Мастер-класс

Мнацаканян Сергей

Фото: Фёдор ЕВГЕНЬЕВ

Теги:современная поэзия , Сергей Мнацаканян

* * *

Шпана нахальная,

холодная война

и музыкальная

Лариса Фомина…

На старой Сретенке –

позёмка и февраль,

и этот трепетный –

из форточки рояль!

Звенит гитарочка,

кончается кино,

пропала Ларочка,

и глупо, и смешно.

А мне всё помнится

фоно или гобой,

и возле «Форума»

свидания с тобой…

ОРНИТОПТЁР «ТИТАНИК»

Белая птица «Титаник»

на роковых скоростях –

в клюве запрятался пряник,

плётка зажата в когтях…

Адреналиновый ратник:

со стороны – НЛО,

это – воздушный Летатлин

с хрустом встаёт на крыло,

Вот и несётся над бездной,

шлейфом павлиньим пыля,

орнитоптёр мой небесный

птица-«Титаник» – Земля…

ВОСТОЧНЫЙ БАЗАР

Бахытжану Канапьянову

Когда, как бы отмечены Аллахом,

чуть светятся кишмиш и курага,

топор взлетает над мясным прилавком,

от туши отделяя потроха...

Кипят, как лава, рыночные страсти

в круговороте выходного дня,

и разрубает на четыре части

мясник литую голову коня...

А очередь застыла у прилавка –

и умиротворилась эта давка.

Под сапогом темнеет кровь, как грязь.

Ревёт базар. Грозит дороговизной.

И смотрит с непонятной укоризной

прекрасный мёртвый чёрно-синий глаз.

РЕТРОСПЕКТИВЫ

И тут пошёл такой дербент,

и непонятно, кто враги:

кто протестующий, кто мент:

копыта, клювы и клыки...

Резцы, и когти, и рога, –

и каждый весел или пьян,

гудит по улицам пурга,

и тут пошёл такой майдан!

Такой болотный ураган,

такая страсть, как божий дар!

тягай из пазухи наган,

такой чудовищный гайдар!

Костлявая, как рыба хек,

впотьмах таращится толпа…

И тут пошёл такой бишкек,

что затрещала скорлупа…

Хоть плюй, хоть плачь, хоть бей, хоть режь!

Такие нынче времена.

А вдруг пойдёт такой манеж,

но только этого не на…

РОМАНС

Милая женщина, по мановенью

жизни ознобной – пустыни бесплодной

ты постепенно становишься тенью –

тенью прозрачной, тенью бесплотной.

Незабываемы эти мгновенья,

этот печальный момент узнаванья,

невыразимые прикосновенья

этой осенней тоски без названья…

Милая женщина, что же творится

в сердце, которое бьётся смертельно?

Но перевёрнута эта страница –

вот и две жизни тоскуют отдельно.

ТЯЖЁЛАЯ ЛИРА

Я взял её в ладони, как берут

за два крыла подраненную птаху,

измазанную в пепел и мазут,

открытую погибельному мраку...

И так она дрожит в моих руках!

А каждая струна – как пуповина...

Её насквозь пропитывал сквозняк

и пачкала кладбищенская глина.

Заброшенная в сумерки и чад,

замаранная вьюгами и кровью,

она привыкла вкрадчиво звучать,

она смирилась с тайною любовью...

Но так она в моих ладонях жглась,

как Божий отсвет на пожарах мира,

столетиями втоптанная в грязь

и с ужасом подобранная лира...

Она звучит, а в сердце тишина,

она дрожит, как тёмная химера,

она давно от горя онемела –

переживая наши времена...

Но отчего, не оскверняя слух,

почти не различаемый сначала,

всё громче разносился чудный звук? –

А это грязь отечества звучала!

* * *

Мы попали в метель мировых потрясений,

хоть и выжили всем предсказаньям назло…

Где гордец Мандельштам?

Где похмельный Есенин?

Прахом эти места навсегда замело.

Тени гениев спят в евразийской пустыне,

гастарбайтер прекрасных стихов не прочтёт,

человек измельчал, и страна опустилась…

Где ты нынче, великий советский народ?

ПЕРЕДЕЛКИНО

Здесь жил когда-то Пастернак

и власти поражал наивностью,

он выбегал в осенний мрак,

встречая свежую Ивинскую…

Здесь жил Катаев, как певец

своей эпохи беспримерной и,

кривясь, алмазный свой венец

без ложной скромности примеривал.

А первозданный запах трав

окутывал потёмки начисто

над дачей – словно книжный шкаф! –

Чуковского Корней Иваныча.

Здесь стихотворцы, чуя крах

стихов о жгучей современности,

пеклись о новых временах,

но не скрывая острой ревности…

Наверно, довелось и вам

пройтись аллеями ветшающими,

там, где от старости по швам

трещит музей Булата Шалвовича.

Воистину здесь был приют

советской верности и классики,

по вечерам гуляли тут,

а по ночам от страха квасили!..

Тиранов славили не зря,

слова на ложь и клятвы тратили

и предвещали втихаря

победу русской демократии.

Сбылись пророчества – и что?

Как бы смеясь над «генералами»,

водой времён, как в решето,

смывает судьбы легендарные.

Литературный шёл процесс

в Кремлём намеченном фарватере,

и не подозревали здесь,

что всех пошлют к едрёной матери.

Пришли иные времена –

победа оказалась пирровой:

литературная шпана

пенаты эти оккупировала…

* * *

Русь, ты вся поцелуй на морозе!

Велимир Хлебников

Расплескалась в снегах, чаруя, –

не тюрьма, так в решётках храм, –

вроде снежного поцелуя

приникая к моим губам…

Ты не создана для уюта,

а для скорби и похорон –

и раскручиваешь почему-то

офигительный лохотрон…

Где твои расписные бабы

и непьющие мужики?

Государственные масштабы

ломят рельсы и позвонки.

Ты, кряхтя, размыкаешь веки,

в домотканном своём гнезде,

ты уже в двадцать первом веке,

но ещё неизвестно где…

Ты рыдаешь среди пожара

на безжалостном сквозняке,

Председатель Земного Шара