Сергей Полозков - Приватизация по Чубайсу. Ваучерная афера. Расстрел парламента

— Ну, вот видите? — вскричал я.

— Видим, видим, — мрачно отвечал мой оппонент, и вяло махнул рукой.

В это время в фойе неожиданно появился Кирсан Илюмжинов. Он был Президентом Калмыкии, и одновременно депутатом России, членом нашей фракции.

Андрей Головин набросился на него с обвинениями: «Ну что доволен? Это ты его надоумил, идиота старого!» Дело в том, что Кирсан Илюмжинов незадолго до событий договорился с депутатами Калмыкии о самороспуске и все газеты этот шаг приветствовали, причем некоторые договаривались до того, что представительные органы власти вообще не нужны. А зачем?

Кирсан стал защищаться, объясняя, что он все сделал по взаимному согласию, и что сейчас надо действовать также.

И действительно, когда началось общее заседание, Кирсан очень жестко осудил действия Президента и предложил создать группу из представителей субъектов Федерации, чтобы начать процедуру по примирения обеих сторон.

Заседание шло несколько часов, и было прервано появлением в зале руководителя РКРП (Российской коммунистической рабочей партии) Тюлькина. Он появился здесь потому, что демонстрация, возглавляемая им, перекрыла движение, не помню где, по-моему, чуть ли не на Невском проспекте, и в ультимативной форме потребовал, чтобы заседающие заслушали мнение народа. Он зачитал резолюцию. Смысл был простой и ясный: «Банду Ельцина под суд!»

В конце концов, под давлением и нашим, и Тюлькина, и Илюмжинова, и других присутствовавших депутатов совещание приняло решение о том, чтобы ратовать за созыв Совета Федерации до 1 октября. При этом они выступали за одновременные выборы, по их предложению съезд должен поручить принять акты о федеральных органах власти на переходный период органу, созданному субъектами федерации, а Президент и съезд должны все свои решения, начиная с 21 сентября, отменить. Все бы ничего, но Совет Федерации, в отличие от лиц, созванных на это совещание, почти полностью состоял из глав администраций, непосредственно назначенных самим Ельциным и поэтому надеяться на его объективность не приходилось.

Вечером, перед отъездом в Москву, мы зашли поужинать в один из ресторанов на Невском проспекте. Кроме нас троих был еще Владимир Мазаев, председатель Комиссии по экономической реформе, он тоже был на этом совещании. Мы подводили итоги. Они были неутешительными. Резолюция каучуковая, решительных действий нет, все ожидают. Сейчас, спустя много лет, считаю, что шансов на мирный исход уже не было, Ельцин бы ни за что не пошел на попятную.

В поезде я сразу же уснул, как убитый, а под утро, за час до приезда поезда вышел из купе, понимая, что уснуть уже не удастся. Там встретил Р. Х. Абдулатипова, он тоже ездил на это совещание, как председатель Совета Национальностей. Тут же был и представитель нашей творческой интеллигенции — знаменитый юморист Г. Хазанов [61] По случайному совпадению он ехал с нами в одном вагоне. . Вид у него был напуганный и он постоянно повторял. «Сейчас главное не поддаться на провокации и не пролить кровь!» Мне же казалось, что он боится произнести хотя бы лишнее слов и думает лишь о том, как бы себя не скомпрометировать, разговаривая с «государственными преступниками». Может быть, я и ошибался, но на фоне того, что вытворяла эта наша творческая интеллигенция в те дни, вряд ли.

После поезда я заскочил домой, наведать семью. Жена и дети в порядке. Хотел немного поспать, но нервы были на пределе и мне это не удалось. Помнится, что я захватил с собой в Белый Дом надувной пляжный матрас, так как спать на стульях уже поднадоело. В целом за сутки, пока мы были в Питере, оцепление вокруг Белого Дома усилилось, но проникнуть внутрь можно было еще достаточно легко.

В Большом зале заслушали выступление Головина с отчетом о нашей поездке без особого энтузиазма, но, как говориться, на безрыбье и рак рыба.

В Белом Доме собралось много разных людей и москвичей и из регионов, есть даже ребята с Приднестровья. Здесь люди и совершенно незнакомые, и известные всей стране.

Так, в буфете на 6-ом этаже я неожиданно встретил артиста и режиссера Н. Бурляева. Глубоко религиозный человек и большой патриот, он, в отличие от многих творческих личностей, однозначно выразил свою позицию, придя сюда.

Бурляев, глядя в окно, сказал мне что-то невеселое, и я ответил в тон ему.

Там люди как-то сразу сходились, даже не тратя время на знакомство, потому что единство взглядов на сложившуюся ситуацию, желание не уступить произволу быстро сближало.

Впрочем, были и другие позиции. В один из первых дней противостояния я встретил в вестибюле 20-го подъезда Чилингарова, (известный полярный исследователь впоследствии Зам. Председателя Государственной Думы от Единой России). Мы с ним были хорошо знакомы по Гражданскому союзу, он пришел вместе с ведущим клуба кинопутешествий Станкевичем.

— Какими судьбами, — спросил я?

— Да вот, пришли Хасбулатова уговаривать, чтобы ушел.

— Зачем. Вы что? Это невозможно, — оторопело отговаривал их я.

— Не видим другого выхода.

Хасбулатов видимо видел, потому что, как известно, они его не уговорили. Вообще роль Хасбулатова во всей истории противостояния двух ветвей власти сложная. Он во многом виноват в том, что Верховный Совет так долго и так бездарно во всем уступал Ельцину.

Руслан Имранович был очень жестким спикером, умел, кому надо и когда надо заткнуть рот, продавить нужное решение. Это и распад Союза, и дополнительные полномочия на 5-ом съезде, и дурацкое решение о проведении референдума на 7-ом.

Его нетерпимость к чужому мнению, завышенные представления о собственной персоне, вечно яканье, и выпячивание собственных заслуг очень сильно отталкивало.

Именно поэтому летом 91 года мы, фракция «Смена — Новая политика», голосовали против него. Однако во многом благодаря этим качествам, он, все-таки хотя и поздно, но сумел найти в себе силы противостоять этому «безграмотному безумию» под названием радикальных экономических реформ.

Во всяком случае, два последующих спикера Государственной Думы, хотя и были представителями оппозиции: Рыбкин и Селезнев, быстро сдали свои позиции и подчинились Президентской команде. А Хасбулатов в последний период деятельности Верховного Совета и, особенно в период событий 21 сентября — 4 октября был на высоте.

После заседания Верховного Совета я пошел к себе в кабинет, и вскоре мне позвонил (городские телефоны на тот момент еще не отключили) некто Лягушкин, который был экспертом нашей фракции. Он попросил о встрече, так как разговор не телефонный.

Мы встретились, по его рассказу получалось, что в Министерстве безопасности далеко не все разделяют официальную точку зрения и готовы пойти на переговоры. Таких переговорщиков, которые могли никого не представлять, было хоть пруд пруди, и поэтому я не стал связываться с Баранниковым и Руцким, решив, что не стоит их беспокоить, сначала надо понять, насколько серьезны те, кто выявил желание переговорить.